Вялая душная скука разливалась по комнате, забивала ноздри, не давала дышать. Казалось, от этой скуки воздух превратился в липкую вату. Ничего, пусть терпят. Я не садист, но мне обязательно нужно, чтобы эти дети прочувствовали, что такое несвобода. Это не тюрьма, нет. Это отсутствие возможности не делать то, чего делать не хочется. Отсутствие выбора. Отсутствие бесстрашия перед лицом перемен. Отсутствие права думать о собственных желаниях и потребностях. Опыт первого собрания их озадачил, второй должен привести в ярость, а к пятому-шестому, по прикидкам Вилена, они научатся воспринимать эту навязанную несвободу как обстоятельство жизни, к которому нужно приспособиться. Вот тогда они и придут в то психологическое состояние, в котором пребывал Владимир Лагутин и многие его сверстники.

Доклад закончился, и все с облегчением вздохнули. Предстояло развлечение: заслушивание персонального дела. Ирина сложила свои бумаги в стопку и поднялась.

– Второй пункт повестки дня – персональное дело комсомолки Аленичевой, – объявила она. – Аленичева, выйди и встань перед своими товарищами.

Евдокия послушно поднялась и вышла на свободное пространство, заняв место у самой стены, чтобы не оказаться спиной ни к группе, ни к Ирине, ни к начальству.

– Комсорг группы, доложите дело, – обратилась Ирина к Наташе и снова уселась возле подоконника.

Галия мне сказала, что такие девочки, как Наташа, никогда и нигде не становились комсоргами, слишком уж они тихие и неактивные. Но у нас квест, и комсоргом должен побыть каждый из участников, как, впрочем, и докладчиком, и героем персонального дела.

Несчастная Наташа волновалась так, что у нее даже голос сел. Роль обличителя чужих пороков ей совершенно не подходила.

– Дуня… то есть Евдокия…

– Комсомолка Аленичева, – строго поправила ее Ирина.

– Да, комсомолка Аленичева собирается выйти замуж и переехать к мужу, – выговорила Наташа, с трудом прокашлявшись. – Вот. Мы должны рассмотреть ее персональное дело.

– А что, замуж выходить нельзя, что ли? – выкрикнул с места Тимур.

Галия укоризненно покачала головой, но карточку не подняла. Вопрос вполне правомерный, а Наташа пока плохо справляется.

С грехом пополам удалось заставить комсорга поведать группе, что Евдокия Аленичева собралась замуж за гражданина Испании и после регистрации брака хочет подать документы на выезд, чтобы жить вместе с мужем в Барселоне.

– И чё? – снова подал голос Тимур. – В чем криминал-то? Что мы должны разобрать? В кино хотя бы понятно было, там жена жаловалась, что муж ее бил, а тут-то чего?

Красная карточка.

Ирине пришлось прийти на помощь комсоргу, Наташа даже после первого собрания и просмотра фрагмента фильма так и не усвоила, в чем должна заключаться ее роль.

– Кто хочет высказаться и осудить комсомолку Аленичеву? – требовательно спросила секретарь комсомольской организации.

Никто не захотел. Подозреваю, что никто и не понимал, за что можно осуждать девушку, собравшуюся замуж за иностранца. Первым сориентировался Артем, но этого и следовало ожидать: он исправно посещал ежедневные занятия у Галии и был информирован куда лучше остальных участников. Он произнес четкую, хорошо выстроенную речь о бездуховности западной жизни и о несовместимости звания «советский комсомолец» с буржуазным омещаниванием, которое неизбежно произойдет с Аленичевой, если она переедет в капиталистическую страну Испанию.

– Еще есть мнения? – задала вопрос Ирина, когда Артем сел на место.

Мнений не было.