— Да и по хрен, потом еще где-нибудь прицеп под бойцов надыбаю, а в этом душ сделаю, как у вас, и каюту себе для проживания, — разглагольствовал он, рассматривая КамАЗ в «ночник» через дыру в стене.

На «дело» пошел сам Леха со своими пехотинцами и Паша Озернов, соорудивший два подрывных заряда. Просто расстрелять стену из пушек БМП, чтобы она разрушилась, старлей категорически отказался, боясь повредить машину. В компанию добытчиков затесался фанатеющий «камазист» Садыков, явно имеющий какие-то свои виды на еще не пригнанный автомобиль. Я сперва повыпендривался, не отпускал, мотивируя наличием в группе всего одного водителя, да и то непонятно как к нам попавшего, однако плюнул на все и, строго-настрого наказав, «если убьют, не возвращаться», отпустил татарина.

Сам я потопал в девятиэтажку, решив вести наблюдение с более высокой точки, приказав оставшемуся составу группы быть в готовности выдвинуться на помощь.

В нашей комнате, на трофейной кровати, свесив ноги и спустив штаны, сидел Григорович и шипел на фельдшера, который колдовал над его раной.

— Док, что у Григасика с ногой? — спросил я, подходя поближе.

— Все у него в порядке, ляжку осколками зацепило и парочка в мясе засела. Один вытащил, а другой он не дает — вертится и брыкается, а делов всего на пару минут.

— Ходить-то он будет?

— Да хоть сейчас пусть встает и уходит, только железо гулять попрет по мясу. Вы его, командир, подержите, что ли.

Я вздохнул и со всей силы обхватил Григоровича поперек туловища. Боец задергался, попытался здоровой ногой заехать фельдшеру в нос и выдернуть раненую. Однако зря: «док» зажал раненую ногу между колен, увернулся от здоровой и начал орудовать блестящей железякой в ране.

— У-у-у-у-у! — засвистел-завизжал Григорович.

— Все, — сказал фельдшер и покрутил перед носом снайпера щипцами с зажатым в них маленьким окровавленным кусочком железа. — Смотри, болезный, эта хрень тебе бы по мышцам как прошлась, а так — подумаешь, мясо потыкало. Сейчас перевяжу, и вали обнимайся со своей винтовкой.

— Мудак, — сказал Григорович, — мне же не больно было, а щекотно!

Я отпустил бойца и высказал ему о том, что из-за него теперь у меня моральная травма, хотя травмы могло бы и не быть, если бы вместо снайпера была грудастая блондинка…

Григорович еще немного побурчал, натянул брюки от «горки», картинно прихрамывая, поплелся в угол комнаты, забрал свою винтовку и убыл на крышу. Расспросив у фельдшера про здоровье раненых и съев какую-то таблетку, которую мне всучили, я тоже пошел на выход.

Паша заложил заряды и отбежал за корму БМП. Через несколько минут грохнуло, и стена обвалилась наружу, в сторону улицы. Романов выждал и махнул рукой. Боевая машина осторожно поползла к разрушенной стене, бойцы двигались за кормой. Остановились, первая тройка, забежала вперед и залегла среди кирпичей. Осмотрелись, посветили вовнутрь фонариками и только потом нырнули внутрь. Что происходило внутри, мне с крыши уже не было видно. БМП еще сдала вперед и чуть ли не въехала носом внутрь гаража. Выскочил механик, пробежался по броне, вытащил с кормы бухту троса и закинул внутрь. Бойцы выбежали на улицу и залегли вдоль остатков стены. Боевая машина начала сдавать задом и выволакивать на свет божий спрятанный боевиками КамАЗ. Машина застопорилась: кабина застряла в кирпичном проеме. Из КамАЗа выскочил какой-то боец (скорее всего, мой татарин), замахал руками, побегал вокруг, что-то проорал Романову и снова нырнул в кабину. БМП дернулась еще раз, КамАЗ завелся и самостоятельно протиснулся сквозь пролом, бойцы отцепили трос и начали отходить к гаражам перед нашей девятиэтажкой, прикрывая с боков обе машины.