После этих слов мой отец встал, прошел к столу и махом выпил весь свой стакан с виски. Затем налил еще добрую половину, подошел и протянул моей матери. Никогда бы не подумала, что она способна пить что либо кроме разведенного вина или же легкого пунша, но мама выпила все до дна, одним глотком.

– Я не виню вас ни за что, – слезы текли по моим щекам, не прекращаясь, и мне было совестно за эту слабость, ведь я понимала какую боль причиняю этой несдержанностью своим родителям. – Вы поступили так, как должны были. Я…

– Твои шрамы, Бель, – матушку сотрясали рыдания, и алкоголь ничуть не помог, – твои вечно покрытые шрамами ладошки… Я никогда не смогу простить себе этого.

Папа молчал, но он остался стоять, словно отныне считал себя не вправе прикасаться ко мне вовсе. Я подняла голову и посмотрела на него, отчетливо понимая его мотивы и его боль. Отец практически не изменился за эти годы, а проведя в доме с крепким камнем основанием столько дней, существенно поправил здоровье, но его потерянный взгляд, его бледное лицо сильного, несгибаемого мужчины, прошедшего военную службу, сумевшего построить весьма доходное предприятие, снискавшего уважение и достаток, существенно больший, нежели ему мог предоставить титул… Ныне так мало осталось от того человека, каким он был до того чудовищного происшествия с Барти Уотторном.

– Папа, – я позвала его, чувствуя, что слез на моих щеках меньше не стало, все было хуже, их становилось лишь больше, словно прорвало плотину, что долгие годы сдерживала все мои эмоции. – Папа…

Мне хотелось сказать «не уходи», «не отворачивайся», «не бросай меня», но во мне не было сил выговорить этого. Я понимала, что этой чудовищной правдой причинила своим родителям больше боли, чем они были способны выдержать. И я готова была замолчать и молчать хоть всю свою жизнь, только бы папа не стоял с таким потерянным выражением лица, а в его глазах не было столько боли.

– Твои награды и ученые степени, их стоило бы поднять, – нарочито спокойно произнес отец, но его опущенный взгляд вынуждал еще острее осознать всю глубину пережитого горя.

Стремительно поднявшись, я схватила его холодные руки, и прижав к груди, с чувством высказала:

– Они не имеют значения, папа! Единственным моим желанием было доказать, что я хорошая дочь и сгладить хоть немного того горя, что принесла вам! Я знаю, что не оправдала ваших надежд и сделала вас глубоко несчастными, но я…

– О, Бель! – и отец обнял меня, не сдерживая рыданий. – Моя маленькая Бель, как же горько осознавать, профессор Стентон был прав – лучшее, что мы могли сделать для тебя после всех бед и боли что тебе причинили, это исчезнуть из твоей жизни.

И на этом мои слезы высохли мгновенно.

– Что? – переспросила я, мягко отстранившись от папы.

Отец вглядывался несколько мгновений в мои глаза, а затем лицо его изменилось, выдавая неимоверное смятение, и он вопросил:

– Бель, но разве это не было твоим желанием?

Отшатнувшись, я рухнула на диван и мама, потянулась за колокольчиком, дабы вызвать прислугу и как минимум предложить мне чай. О, волшебный и чудодейственный чай! Деточка, тебе плохо, грустно, одолевает тоска или гнетут тревожные мысли? Чашечка горячего чаю непременно все исправит! Всенепременно исправит.

– Мама, я не хочу чай, – выдохнула, ощущая, что Бетси слишком сильно стянула мой корсет и мне воистину нечем дышать.