|
Он рассказал мне, что его не тронули и что Рахас обнял его и сказал: „Я тебя люблю, как сына". Потом они напились и расстались друзьями. А через неделю он сделал ему то самое предупреждение. Тощий не хотел работать в шайке, говорил, что это невыгодно, но сделаться врагом Рахаса тоже не хотел. И вот он сказал мне: „Ладно, я соглашусь. В конце концов, Рахас прав. А тебе это ни к чему. Если хочешь моего совета, вернись к матери, учись на доктора. Я думаю, ты деньжат накопил порядочно, а?" А у меня не было ни единого сентаво, я ему так и сказал. „Знаешь, кто ты такой? – сказал он. – Ты бабник, вот ты кто. Что, потратил все деньги на бардаки?" Я сказал, да „Тебе еще долго ума набираться, – сказал он. – Разве стоит головой рисковать из-за этих сук? Надо было деньги откладывать. Ну ладно, что же делать думаешь?" Я сказал, что останусь с ним. Этой же ночью мы пошли к Рахасу в грязный кабак, там еще хозяйка была одноглазая. Рахас был старый мулат, и когда говорил, его трудно было понять – пьяный был, то и дело водки себе требовал. Остальные – человек пять мулатов, метисы и, так, дикари с гор – смотрели на Тощего волками. Зато Рахас только к нему и обращался и хохотал от его шуток. На меня он почти не глядел. Ну начали мы работать с ними, и поначалу все шло хорошо. Мы обчищали дома в Магдалене и Ла Пунте, у Св. Исидора и в Оррантии, на Салаверри и в Барранко, только не в Кальяо. Меня ставили на шухере, никогда не посылали в дом открывать дверь. А при дележе Рахас давал мне мало, правда потом Тощий выделял мне из своей доли. Мы с ним держались особняком, а другие нас недолюбливали. Раз в одном притоне Тощий и мулат Панкрасио сцепились из-за девки, и Панкрасио его полоснул по руке ножом. Я, конечно, на него. Тут встрял другой мулат, и мы с ним схлестнулись. Рахас расчистил нам место. Девки завизжали. Мы сперва друг к другу примеривались. Сначала мулат смеялся и дразнил меня, говорил: „Я кошка, а ты мышка", но я влепил ему пару раз головой, и мы начали драться всерьез. Рахас поднес мне стаканчик и сказал: „Я снимаю перед тобой шляпу. Кто этого птенца драться научил?"
С этого дня я ввязывался в драку с мулатом по малейшему поводу. И с мулатами дрался, и с метисами, и с дикарями. Бывало, расправлялись со мной одним ударом, а иногда я держался крепко, им тоже перепадало. Как напьемся, так обязательно драка. И до того уж передрались, что в конце концов подружились. Они угощали меня вином, брали с собой в бардак и в кино на ковбойские фильмы. Как раз в тот день пошли в кино: Панкрасио, Тощий и я. На улице нас ждал Рахас, вроде бы очень довольный. Мы зашли в кабачок, и там он сказал: „Вот это будет налет!" Когда он рассказывал, что Красавчик пригласил его на особое дело, Тощий Игерас его осадил: „Нечего нам с ними связываться, живьем съедят. Это птицы высокого полета". Рахас не слушал и излагал свой план. Он гордился, что Красавчик его позвал, это была знаменитая шайка, им все завидовали. Они жили как порядочные люди, в хороших домах, у них даже машины были. Тощий хотел было спорить, но ему не дали. Дело наметили на следующий день. Все вроде было очень просто. Мы встретились в овраге Альмендарис, как Рахас сказал, в десять часов вечера, и там нас ожидали двое из шайки Красавчика. Оба с усиками, хорошо одетые, курят дорогие сигареты, словно на праздник идут. Мы подождали до полуночи, а потом разбились на пары и пошли к трамвайной линии. Там встретили еще одного из ребят Красавчика. „Все в порядке, – сказал он. – Дом пустой. Только что ушли. Начинаем". Рахас поставил меня на шухере, за квартал от дома, за оградой. Я спросил Тощего: „Кто из вас войдет?" Он сказал: „Рахас, я и люди Красавчика. Все остальные – на шухере. Так у них заведено. Что называется, работают наверняка". Из моего укрытия не было видно ни души, в домах – ни одного огонька, и я подумал, что все быстро кончится. |
