«И еще странно, – подумал Альберто, – что никто заранее не договаривался о том, чтобы бойкотировать Ягуара, а так выходит еще хуже». В тот день Альберто следил за ним издалека во время перемены. Ягуар ушел со двора учебного корпуса и бродил по лугу, засунув руки в карманы и легонько пиная ногой камешки. К нему подошел Питон и пошел рядом с ним. Видимо, они спорили о чем-то: Питон мотал головой и махал руками. Потом он отошел. На второй перемене Ягуар опять пошел на луг. На этот раз к нему подошел Кудрявый, но как только он приблизился, Ягуар сильно толкнул его, и Кудрявый вернулся сконфуженный. Во время уроков кадеты разговаривали, ругались, швыряли друг в друга бумажными шариками, прерывали учителей, ржали, хрюкали, лаяли, выли: жизнь вновь потекла как обычно. Но все чувствовали, что между ними есть отверженный. Положив руки на портфель, вперив голубые глаза в классную доску, Ягуар просиживал все уроки напролет, не раскрывая рта, ничего не записывая, ни на кого не оглядываясь. «Как будто не они его, а он их бойкотирует, – думал Альберто. – Как будто он решил наказать весь взвод». С этого дня Альберто все ждал, что Ягуар подойдет к нему и потребует разъяснений, потребует, чтобы он рассказал всем правду. Он даже воображал, что скажет Ягуар, когда станет обвинять его. Но Ягуар, видно, презирал его так же, как и всех остальных. Тогда Альберто решил, что Ягуар, должно быть, готовит неслыханную месть.
Альберто встал и вышел из казармы. Во дворе было много кадетов. Наступило то безликое, неясное время суток, когда день и ночь уравновешены и как бы нейтрализуют друг друга. Серый полусвет скрадывал перспективу казарм, четко выделял силуэты кадетов, одетых в грубые куртки, но смазывал лица и окрашивал одним и тем же пепельно-серым цветом и двор, и стены домов, и почти белый плац, и пустынный луг. Обманчивый свет искажал даже звуки и движения: казалось, все движутся быстрее или медленнее, чем обычно, шепчутся или кричат, нежно обнимаются или толкаются в этом болезненном, умирающем свете. Альберто поднял воротник куртки и пошел к лугу. Не слышно было шума волн – наверное, море утихло. Когда Альберто натыкался на распростертого в траве кадета, он спрашивал: «Ягуар?» Ему не отвечали или говорили с издевкой: «Нет, я не Ягуар, но, если тебе не терпится, могу его заменить». Он направился к туалету учебного корпуса. С порога он увидел в полумраке несколько красных точек и крикнул: «Ягуар!» Никто не отозвался, но он понял, что все смотрят на него: огоньки застыли в неподвижности. Он повернулся и пошел к уборной, что рядом с «Жемчужиной». Вечером туда никто не ходил – было полно крыс. Он увидел темный силуэт и светящуюся точку и окликнул с порога:
– Ягуар?
– Я. Что надо?
Альберто вошел и чиркнул спичкой. Перед ним стоял Ягуар – он затягивал ремень; больше там никого не было. Альберто бросил обуглившуюся спичку.
– Мне надо поговорить с тобой.
– А мне с тобой не о чем говорить, – сказал Ягуар. – Проваливай.
– Почему ты не сказал им, что это я донес на всех?
Ягуар засмеялся своим невеселым, презрительным смешком, которого Альберто не слышал с тех пор, как началась вся эта история.
В темноте послышался стремительный топот множества маленьких лап. «Его смеха боятся даже крысы», – промелькнуло у Альберто в голове.
– Ты думаешь, все такие, как ты? – сказал Ягуар. – Ошибаешься. Я не стукач и со стукачами не разговариваю. А ну пошел отсюда.
– Ты так и не скажешь им правду? – Альберто удивился своему тону: он говорил с Ягуаром уважительно, почти по-дружески. – Почему?
– Я показал им всем, что значит быть мужчиной, – сказал Ягуар. – Думаешь, мне они нужны? Да плевал я на всех и на то, что они думают. |