Альберто тщательно шарит в шкафу; рука его движется в миллиметре от ворсистой поверхности куртки, словно он собирается приласкать девицу, и, оттягивая наслаждение, щупает вокруг нее воздух, самый ее запах. «Вытащи два шнурка из ботинок, – говорит Альберто. – Для меня». Холуй отпускает его локоть, наклоняется, ползет куда-то. Альберто снимает куртку с вешалки, вставляет замок в скобу, нажимает всей горстью, чтоб тише. Потом крадется к дверям. Находит Холуя, тот снова хватается за него, теперь – за плечо. Они выходят.
– Метка есть?
Холуй тщательно водит по куртке фонариком.
– Нет.
– Иди в умывалку, посмотри, нет ли пятен. И пуговицы. Может, цвет не тот.
– Скоро час, – говорит Холуй.
Альберто кивает. У дверей первого взвода он оборачивается к Холую.
– А шнурки?
– Я один вытащил, – говорит Холуй. Потом прибавляет: – Прости.
Альберто смотрит на него, но не ругается и не смеется. Только пожимает плечами.
– Спасибо, – говорит Холуй. Он снова кладет руку на локоть Альберто, униженно смотрит ему в глаза и робко улыбается.
– Это я для развлечения, – говорит Альберто. И быстро добавляет: – Билеты есть? Я по химии ни бум-бум.
– Нет, – говорит Холуй. – А у Кружка, наверное, есть. Кава не так давно пошел к учебному корпусу. Наверное, они теперь задачки решают.
– Денег нет. Ягуар – большая сволочь.
– Хочешь, я тебе одолжу?
– А у тебя есть?
– Немножко есть.
– Двадцать солей дашь?
– Двадцать дам.
Альберто хлопает его по плечу.
– Красота. А то я совсем обнищал. Хочешь – рассказиками заплачу.
– Нет, – говорит Холуй, потупясь. – Лучше письмами.
– Письмами? У тебя что, девица есть?
– Еще нету, – говорит Холуй. – Может быть, будет.
– Ладно. Хоть двадцать штук. Конечно, ее письма покажешь. Стиль надо изучить.
В спальнях зашевелились. Отовсюду доносятся шорох, шум шагов, брань.
– Сменяются, – говорит Альберто. – Пошли.
Они входят в свою спальню. Альберто идет к койке Вальяно, наклоняется, выдергивает шнурок. Потом обеими руками трясет негра за плечо.
– А, мать твою! – орет негр.
– Час, – говорит Альберто. – Тебе заступать.
– Если раньше разбудил – угроблю.
В другом углу Питон орет на Холуя, который его будит.
– Вот винтовка, вот фонарь, – говорит Альберто. – Спи, если хочешь. Только – патруль у второго взвода.
– Врешь! – говорит Вальяно и садится. Альберто идет к своей койке, раздевается.
– Ну и народ у нас, – говорит Вальяно. – Ну и народ…
– А что? – спрашивает Альберто.
– Шнурок стянули.
– Заткнитесь вы там! – кричит кто-то. – Дежурный, чего они орут?
Альберто слышит, как Вальяно крадется на цыпочках. Потом что-то подозрительно шуршит.
– Шнурок тащат! – кричит он.
– Дождешься, Писатель, расквашу тебе рыло,– говорит, зевая, Вальяно.
Через минуту-две ночную тишину пронзает свисток дежурного офицера. Альберто не слышит: он спит.
Улица Диего Ферре короткая, метров триста, и случайный прохожий примет ее, чего доброго, за простой тупичок. И правда, если смотреть с угла проспекта Лар-ко, откуда она отходит, видно, что через два квартала она упирается в двухэтажный дом и садик за зеленым забором. |