Но сидящий за рулем человек вовсе не хотел убивать пса, не хотел, чтобы он погибал под колесами. Это было... это было неправильно, как неправильны были желания второй половины, что стояла по другую сторону каньона. Мартиков попытался снять ногу с газа и не смог — ведь если он сбросит газ, есть шанс не зацепить животное, и оно уйдет живым!

— Нет, господи, нет! — заорал Павел Константинович, срывая голос.

Так и не отпустив газ (а он не мог это сделать, разрываемый на части двумя прямо противоположными желаниями), он изо всех сил крутнул влево руль, сделав это в самый последний момент, когда до собаки оставалось метра два.

Пес спас себя сам, он преодолел столбняк и кинулся вправо к хозяину, что в почти истерике выкрикивал раз за разом его кличку.

Машина по касательной ударила собаку, отшвырнула ее в сторону и пронеслась мимо, обдавая животное едкими запахами бензина и горелой резины. Овчарка упала на бок, воздушные потоки бешено трепали ее шерсть. Хозяин уже бежал к своему питомцу, на его лице была растерянность и зарождающиеся ростки горя. Однако пес встал и довольно бодро поковылял ему навстречу. Для него все закончилось благополучно.

Но не для Мартикова. Для Мартикова все, похоже, только начиналось.

На перекрестке Большой Зеленовской с Центральной улицей он чуть не врезался в черный блестящий «сааб», и успел затормозить только в самый последний момент. Тормозные колодки его машины еще с полминуты светились нежно-розовым светом. Проехав полкилометра по Центральной и свернув на Зеленовскую Малую, Павел Константинович остановился и, бросив машину, пошел к реке. Сознание его мутилось и напоминало широкую воронку водоворота, в котором стремительно крутились бессвязные обрывки воспоминаний, мешаясь с фрагментами ничего не значащих мыслей.

Кошмар, начавшийся вчерашним вечером, и не думал исчезать. Наоборот, он крепчал, набирал силу, развивался, как развивается в жуткий шторм зародившийся циклон. Мартиков миновал мост и вышел к реке — тихой и туманной в это утро, источающей слабые ароматы тины и аммиака.

И вот теперь бывший старший экономист Мартиков сидел на Степиной набережной и пытался привести свои мысли в порядок. А редкие жители, выглянувшие в этот ранний час из окна, замечали его смутную фигуру на том самом месте, где столько раз встречал закат легендарный пес и всматривались повнимательнее — не вернулся ли он, всеобщий пушистый любимец? А потом растерянно моргали и отворачивались, когда фигур вдруг стало две.

А всхлипывающий и бормочущий себе под нос Мартиков почувствовал, как на плечо ему легла чья-то рука.

10

И была ночь, полная мук. Полная страха и всесжигающей боли, которая исходила откуда-то из позвоночника и растекалась жидким пламенем по ногам и рукам, ломая и круша суставы, скручивая связки, кромсая плоть.

Во всяком случае, так казалось двоим, скрючившимся на грязных, пропитанных мочой матрасах по углам совершенно пустой комнаты. Света не было, и только луна иногда проглядывала через облака, являла на миг издевательское безносое лицо и вновь исчезала.

Хотя боль — начальная стадия наркотической ломки — это еще не самое страшное. Видения, что приходят после, куда страшнее.

К трем часам ночи боль слегка ослабела, и к Николаю Васютко по прозвищу Пиночет стали приходить грезы. Они не были добрыми, эти видения, и они так же разрушали мозг, как недостаток морфина разрушал и корежил тело. Теперь Пиночет больше не был диктатором — скорее безвольной агонизирующей жертвой.

Ему виделись кошки — разноцветные пушистые твари. Синие, зеленые, крытые фиолетовой и оранжевой шерстью. Их глазницы были темны и стеклянисты. Они ходили по комнате, задерживались в темных углах и раздражали глаза Пиночета своей яркой окраской. И была еще и черная кошка! Крупная тварь с агатовым мехом и красными глазами.