Рик, может, для начала повозишь ее по магазинам?
– Повожу, – согласился он и хмыкнул.
Микеле покосился на Рика с нескрываемым интересом.
– А ты что, в этом разбираешься?
– Отец! – Артур бросил на Микеле укоризненный взгляд.
– Что вы имеете в виду? – удивился Рик.
Микеле пожал плечами.
– Понимаешь, я не хочу ее баловать, но платье понаряднее ей не помешает. Скажем, розовое... А то черное слишком уж старомодно.
Рик и Артуро переглянулись и чуть не прыснули со смеха.
– Это все Стефания. Можно подумать, сестрица живет в девятнадцатом веке. Черный – это цвет траура. – Микеле поднял глаза и кивнул Рику. – Помоги купить ей нарядное розовое платье. Только не слишком короткое. Ладно?
– Моника провела чуть ли не всю жизнь в интернате при католическом монастыре. Думаю, это не могло не сказаться на стиле ее одежды.
– Она возвращается. Меняйте тему! – воскликнул Микеле.
Рик посмотрел на идущую к их столику Монику.
Несмотря на консервативный наряд, она обращала на себя внимание: и походкой, и осанкой. А безликая прическа только подчеркивала необычную форму глаз и яркость губ. Во всяком случае, когда она проходила мимо столика, за которым обедали четверо мужчин, двое с живейшим интересом подняли головы.
Моника села на свое место и, поймав на себе взгляд Рика, быстро отвела глаза.
Бедняжка! Провести полжизни в монастыре. Ужас какой! Да, все Террачини ярые сторонники традиционных ценностей. Взять хотя бы Микеле: он хоть и посмеивается над своей сестрицей, но и сам от нее недалеко ушел. Живет по старинке...
Рик украдкой следил за Моникой, вернее за игрой ее удивительных глаз. Казалось, они живут своей отдельной жизнью, с жадным интересом вбирая в себя все окружающее. Между тем в баре становилось все люднее и все шумнее. Высоко в углу работал телевизор. Передавали бейсбольный матч, и то и дело раздавались возбужденные вопли болельщиков.
Когда подошла рыжая Дотти, разбитная официантка, в черной мини-юбке и тесной майке, непомерно растянутой силиконовым бюстом, глаза у Моники чуть не вылезли из орбит. Дотти ловко ставила на стол пивные кружки с подноса, и в процессе обслуживания ее юбка задиралась так высоко, что не оставалось ничего сокрытого для воображения.
– Скажите, Моника, а чем вы любите заниматься? – спросил Рик, чтобы отвлечь ее. И себя.
– Чем люблю заниматься? – Она перевела на него глаза. – Я много читаю. – Она пожала плечами, как будто извиняясь за свои скромные интересы. – Шью. И сижу за компьютером. Как видите, жизнь у меня не отличается большим разнообразием.
– У меня, представьте, тоже! – В его жизни есть только одна работа.
– Зато живете в большом городе, где столько всего интересного и увлекательного, что... – Голос у нее прервался от волнения.
Рик вздохнул. Бедняжка! Придется показать ей город. От него не убудет. Надо просмотреть в газетах рубрику «Досуг». Может, на Бродвее еще идут «Кошки»?
2
Моника помахала дяде и брату на прощание, и двери лифта закрылись. Наконец-то! Поскорее бы приехать к дяде и снять ненавистное черное платье! Мама настояла, чтобы она поехала именно в нем, и Моника перечить не стала, решив, что это малая плата за целый месяц свободы в Нью-Йорке.
– Где ваша машина? – спросила она, как только они вышли на улицу.
Рик чуть заметно вскинул бровь и не сразу ответил:
– У меня нет машины. Мы возьмем такси.
– У вас нет машины?! – удивилась она. – А я думала, в Америке у всех по две машины и по два телевизора. |