Вообще-то, она не испытывала абсолютно никакого интереса к танцам. Было очень тепло. Огромный длинный зал бурлил, словно тесто на дрожжах, от своеобразного запаха, стойкого и сладковатого, но окна не разрешали открывать из боязни сквозняка.

Миссис Рубинстайн глубоко затянулась сигаретой и сквозь дымовую завесу покосилась на бургомистра, он был много ниже ее ростом и производил впечатление человека рассеянного. Она рассказала ему:

— У меня идея, небольшой подарок правлению. Что, если разделить помещение согласно условиям членов правления: бальный зал — для тех, кто терпеть не может свежий воздух, а другой — для тех, кто не терпит дыма? Бальный зал с медленным танго и слабое освещение для сердечников и морщинистых декольте, а другой — с неоновым освещением и поп-музыкой — для тех, кто плохо видит и слышит?

— Да вы шутница! Вам нравится шутить, — не улыбаясь, ответил бургомистр. Возможно, ему удастся уйти домой, не привлекая внимания, часов в девять. Однако хватит перебарщивать с прыганьем и танцами.

Появилась фрекен кассирша и сказала:

— Извините, но фру забыла заплатить за вход, это — два доллара.

Миссис Рубинстайн, охваченная внезапным гневом, ответила:

— Вам пришлют их завтра с шофером.

Ее шлейф прошелестел, когда она повернулась и вышла из круга неонового света через кафе на задний двор к морю, где молча простояла в ожидании, пока ее сердце успокоится.

— Я ненадолго выйду, — сказала Пибоди, на этот раз чуть громче, но Томпсон уже давно исчез в своем самом недоступном убежище-резервации и не ответил ни слова.

Тим Теллертон не пришел, его нигде не было, никто не сказал ему про весенний бал. Кто-то же должен ему позвонить, ведь еще не поздно.

«Говорят из „Клуба пожилых“, у нас маленький праздник. Мы слышали, что вы в Сент-Питерсберге, и для нас было бы такой великой честью…»

Ей не надо называть свое имя, а только сказать, что это из «Клуба пожилых». Страшась по-настоящему, Пибоди стала искать свои очки для чтения и вспомнила, что они остались в другой сумочке, она захватила с собой лишь телефонную книжечку фрекен из кассы и попросила:

— Будь так добра, скажи мне номер телефона «Приюта дружбы», это очень важная беседа, а очки остались дома, эти только для дальнозоркости.

Фрекен из кассы открыла книжку и сказала:

— Шестьсот сорок три сто шестьдесят два.

— У меня нет с собой ручки, — пояснила Пибоди. — Не будете ли так ужасно добры записать его для меня?

— У меня нет ручки, — ответила девушка. Шестьсот сорок три сто шестьдесят два.

— Стало быть — шестьсот сорок три сто шестьдесят два?

Девушка из кассы, подойдя к телефону, набрала номер.

— Можете говорить, — сказала она и вернулась обратно к своему столу.

— Но номер занят, — прошептала Пибоди. — Занят все время!

Музыка смолкла, и толпы людей вышли в тамбур покурить. Мимо, поспешно отвернув лицо, прошла Фрей. Двое мужчин беседовали о беге собак наперегонки, у одного из них в нагрудном кармане торчала авторучка.

— Простите, — извинилась Пибоди, — могу я одолжить только на одну минуту вашу ручку?

— Извините, я не слышал, — сказал господин с авторучкой в нагрудном кармане.

— Могу ли я, если можно, одолжить вашу авторучку?

— Но у меня, к сожалению, авторучки нет.

— А эта? — в отчаянии спросила Пибоди. — В вашем кармане!

— Это сигара, — ответил он.