|
Она никогда не постареет, никогда не будет его критиковать, никогда не скажет, что он слишком толстый, слишком неряшливый или слишком педантичный. Ему никогда не придется повышать на нее голос.
И пока Дарден упивался этими чувствами, пока он рассматривал фарфоровые черты, а крики становились все громче, пока виселицы на улицах подергивались и раскачивались все веселее, его осенила внезапная мысль. Его осенило, что и он не сможет предать эту женщину. Не будет разлагающейся, отрубленной руки. Не будет забрызганных кровью листьев. Не будет смертоносных недоразумений. Эта мысль распустилась у него в голове ослепительно ярким цветком. Он не сможет ее предать. Даже если он поставит ее голову на каминную полку и у нее на глазах займется любовью с другой, как поступил однажды с матерью его отец, эти глаза не увидят греха. На мгновение он усмотрел в этом мудрость, неподвластную даже Кэдимону, мудрость сродни видению, которое посетило его, пока он стоял на заднем дворе старого дома в Морроу. Собрав в объятья обломки возлюбленной, Дарден упивался их гладкостью, отполированностью кожи. Укачивая в трясущихся руках голову любимой, он поднялся на одно колено. Стонал он? Кричал? Кто может сказать? Неспешно и бережно Дарден взял голову возлюбленной и с ней вышел в прихожую, а оттуда на лестницу. На площадке третьего этажа было темно и тихо. Он начал медленно спускаться по лестнице, особо следя затем, чтобы ни за что не пропустить ни одной ступеньки. Но, оказавшись на площадке второго этажа, заспешил и занервничал снова, будто старался теперь спастись от того, что лежало за ним, и к тому времени, когда достиг первого и вылетел через разбитую входную дверь, он бежал со всех сил, и вещевой мешок бил его по спине. По бульвару, видимая сквозь прозрачную платформу-кальмара, надвигалась толпа со свечами, факелами и фонарями. Магазинчики и лавки вспыхивали, занимались за их спинами кострами… Дарден не удостоил толпу и взглядом, но продолжал бежать — мимо девочки с граммофоном, все еще игравшим Восса Бендера, мимо «Борхесовской книжной лавки», в тени которой расхаживала черная пантера с парада. Бежал все дальше и дальше в неизвестность. Огибая поглощенных своей темной жатвой грибожителей, чьи руки были полны грибов, с которых точно венчики одуванчиков взлетали споры. Уворачиваясь от последних гуляк Праздника Пресноводного Кальмара, качавшихся точно маятники, высунув обвислые, хотя и не синие языки и опустив по бокам безвольные руки. По внутренностям и членам младенцев, сложенных аккуратными горками. Под грубый гогот, среди пьяных мертвецов и мертвецки пьяных. Обливаясь слезами, которым не будет конца. Бормоча и шепча возлюбленной нежные слова утешения, бежал что есть сил под безумным, безумным светом луны. Бежал, направляясь к докам, к мускулистым водам реки Моль, которая унесет их с любимой туда, куда он хочет попасть, хотя и это, вероятно, будет недостаточно далеко.
Хоэгботтоновское пособие по ранней истории Амбры Дункан Шрик
I
Для нас история Амбры начинается с легендарных подвигов китобоя-пирата Джона Мэнзикерта<sup>,</sup><sup>,</sup>, который в год Огня (как была именована катастрофическая вулканическая активность в Южном полушарии в тот период) повел свой флот из тридцати китобойных судов вверх по фарватеру реки Моль. Впрочем, это был не первый задокументированный набег аан на данный регион, хотя первый хоть сколько-нибудь значимый. Целью Мэнзикерта было бежать от гнева своего соплеменника Майкла Брейгеля, который истребил некогда гордый флот из ста кораблей Мэнзикерта у побережья Острова Аандали. Брейгель намеревался раз и навсегда покончить с Мэнзикертом и потому преследовал его около сорока миль вверх по реке, почти до окрестностей современного порта Стоктон, прежде чем наконец отказаться от погони. Причина этого конфликта между потенциальными союзниками неизвестна, так как дошедшие до нас исторические источники немногочисленны и зачастую неточны. |
