Руки вкогтились в весло, ноги слились с подставкой, тело превратилось в сжатую пружину, готовую мгновенно распрямиться, чтобы уберечь лодку от падающего бифэня. На спине моего недавнего собеседника буграми вспухли мышцы, не мускулы — опухоли толщиной с руку.

— Пошел! — выдохнул кто-то со стоном.

Послышалось громкое чмоканье, и из зловещесерых волн навстречу лодке вырвалось белесое извивающееся тело — словно носовой платок с черной окантовкой. То ли колоссальная манта, то ли скат, то ли ромб детского змея. Плоский, он совершал волнообразные движения, будто пытался пролезть в узкую щель между тучами.

Раздалось густое, басовитое пение тетивы, лодку резко толкнуло назад, обдав нас дождем брызг, и голос Паоси рявкнул:

— Левый борт!

— Хэх! — разом гаркнули гребцы левого ряда, уводя лодку в сторону, следом за ними и мы взрезали веслами упругую воду.

Необходимости в этом уже не было, мы выполняли маневр автоматически, внутренне смеясь и рыдая от счастья. Мы спаслись. Более того, мы победили!

Радостный крик Паоси возвестил о том, что он не промахнулся — стрела достигла цели. Казалось, это вовсе не длинная стрела из тяжелого темного дерева, с зазубренным кованым наконечником, а тонкая соломинка, еле различимая на фоне туч иголка ткнулась в неудержимо мчащийся на нас ковер и остановила его. Плоское тело бифэня дернулось, словно его свело судорогой, он метнулся в сторону и стал падать.

Оглушительный шлепок многотонной туши о воду, фонтан брызг и волна, качнувшая лодку, заставили нас бросить весла.

— Паоси! — нестройный, но искренний рев только что улизнувших от лютой смерти людей вырвался из двух десятков глоток и разогнал сгустившиеся над лодкой тучи. — Паоси!

Кто-то заорал псалом Огненной Черепахи, уберегшей своих детей, кто-то, покинув скамью, бросился обнимать Паоси, кто-то, сорвав с шеи амулет, швырнул его в океан: морские духи и на этот раз защитили — пусть примут дань любви и уважения от спасенных людей.

Сидящий впереди рыбак обернулся ко мне, на лице его блуждала сумасшедшая улыбка.

— Говорил я?! Говорил?! Живем, друг! — Он с размаху хлопнул меня по плечу.

Я ответил ему тем же, вложив в удар всю силу своего чувства:

— Живем!

* * *

— Дигуан! — еле слышно прошелестело над моим ухом. Я открыл глаза и увидел Дэя, сидящего на корточках и настороженно вглядывавшегося в темноту хижины.

— Пошли. Пока все спят, ты сможешь поговорить с Шун.

Я накинул плащ и вслед за Дэем вышел из хижины.

— Она знает, что я приду?

— Юги говорила ей, но я ведь тебя предупреждал, она немного не в себе… Ты куда, на площадь? Задами пойдем, а то копьеносцы увидят. — Он свернул за угол хижины. Луна огромным фонарем сияла на звездном небе, и незнакомые созвездия тревожно мигали, напоминая, как далеко занесло меня от дома, от привычной жизни.

Поселок спал глубоким усталым сном. Нигде не видно огоньков, не слышно звуков человеческого голоса. Спят намаявшиеся за день рыбаки, их жены и дети. Дремлют где-то в укромных уголках копьеносцы — что им охранять в деревне, где нет воров и нет убийц? Они тоже за день наработались, им тоже нужен отдых.

Обогнув наш поселок, мы крадучись подошли к хижинам Средней Луны, и Дэй сделал мне знак, призывающий остановиться и прислушаться. Заметить с центральной площади нас не могли, но если ночные караульщики надумают совершить обход деревни…

— Кажется, никого. Пошли.

Медленно и неслышно пробирались мы в тени хижин, пригибаясь, перебегали полосы лунного света, и вот наконец перед нами темным утесом возник длинный дом Мугао. Дэй тихонько защелкал языком, подождал и, услышав ответный сигнал, удовлетворенно хмыкнул.