К нашему удивлению, юноша не сопротивлялся. Сделав несколько шагов, он стряхнул наши руки:

— Не надо меня вести. Я пойду сам. Лучше берегите Шун.

Шорох сзади усилился — цилинь торопился поскорее завершить круг и встретиться с нами. Мы ускорили шаг, потом перешли на бег и, обгоняя невидимое чудовище, бросились в лес.

Почва под ногами была ровная, деревья росли довольно редко и не имели нижних ветвей, так что бежать было легко, и в первые минуты мне показалось, что мы без труда сумеем скрыться от ночного цилиня. Мы мчались, не чуя под собой ног, и вскоре я перестал слышать преследователя. Я успел еще удивиться, что неведомая и, судя по всему, неуклюжая тварь сумела до такой степени напугать Итсу. Разумеется, он лучше всех нас знал предания и легенды, которые местные жители слагали о лесных цилинях, но он же первым и показал, как надо их убивать.

— Осторожно! — услышал я задыхающийся крик Шун, бежавшей чуть позади справа, и тут же прямо передо мной из-за деревьев вынырнула плотная темная масса. Я едва успел притормозить и свернуть влево, но неразличимое существо — ком черноты — снова оказалось на моем пути. Я кинулся вправо, услышал где-то сзади вскрик Эхуаня и выскочил на залитую лунным светом дорогу.

Несколько минут я стоял, тяжело переводя дыхание и вглядываясь в темноту, но цилинь, внезапно возникший из мрака и так же внезапно исчезнувший, больше не появился. Лес, совсем недавно наполненный шорохами, вскриками и топотом ног, стих словно по волшебству. Я стоял один на пустынной заброшенной дороге, и на миг мне показалось, что не было никогда в моей жизни ни Шун, ни Итсу с Эхуанем, да и сам Город Желтой Черепахи не более чем плод моего воображения. Мне представилось, что стою я не в диковинном, а в самом обыкновенном лесу, под Хачинском, около вымирающей деревни Шишовичи, куда не раз выбирался с друзьями за грибами, и окружают меня не исполинские давадары — и название-то какое идиотское, — а обычные сосны. И вот-вот на дорогу выйдет Сашка Виллер с пустой корзинкой в руках и начнет гундеть, что зря он с нами связался: и грибов тут нет, и место это слишком близко от города, да и год нынче неурожайный. И я, чтобы поскорее увидеть этого разгильдяя, прижал копье к груди и, приложив рупором ладони ко рту, крикнул:

— Ау-у-у!

Из леса, словно дожидавшаяся моего крика, выскочила Шун, за ней Эхуань, а затем Итсу.

— Дорога! Я не надеялась, что мы к ней выйдем. Теперь до рыбаков путь прямой.

— Да, от цилиней мы ушли…

— От этого не уйдешь.

Голос Итсу зловеще прозвучал в ночной тишине. И, словно в ответ на его слова, позади нас послышался шорох, на дорогу выкатилось нечто бесформенное и двинулось по направлению к нам.

— Бежим! — крикнул Эхуань.

— Бежим, — эхом отозвался Итсу, и мы побежали по дороге.

Существо, прозванное Ночным Ужасом или Зрящей Плотью, скорее удивило, чем испугало меня. Больше всего оно напоминало раздувшуюся трехметровую говяжью почку. Слепленное из нескольких матово поблескивающих кожаных мешков, оно казалось крайне нелепым, может быть противным, но совсем не страшным. Не было у него ни рогов, ни шипов, ни зубастых челюстей, ни клешней или когтистых лап — словом, никаких внушающих ужас атрибутов.

Долго бежали мы по лесной дороге, но каждый раз, когда мне казалось, что уж теперь-то нелепое создание наверняка отстало, и я оборачивался, чтобы удостовериться в этом, оказывалось, что оно следует за нами на прежней дистанции. Я не мог понять, как оно передвигается — катится или переливается, однако постепенно у меня создалось впечатление, что это неуклюжее на первый взгляд существо может развить и большую скорость и сейчас, как и тогда на поляне, вовсе не стремится поскорее нас схватить, а выполняет некий ритуал.