О, суета сует, все суть суета (Псалтырь, V:796). Даже на могущественном Юпитере человек осмелился воздвигнуть великий Мост, как когда–то в Вавилоне он попытался построить башню, достигающую небес. Но и это — суета, ибо есть порочная гордыня и неповиновение, и тоже принесет беды человеку. Отвергните суету свою, говорю я вам — отвергните! (Эзра, LXXXI:99). Пусть настанет конец гордыне и тогда придет мир. Пусть будет любовь и тогда придет понимание. Говорю я вам…
После чего электронная аппаратура на площади «отрезала» все, что там еще собирался произнести проповедник. Людей, страдающих внутри кэдди, это не огорчило. Когда машина проехала по еще одному пневмопроводу, последовала ослепляющая, с розовым оттенком, вспышка. Когда Пейдж снова смог что–то разглядеть, то оказалось — машина словно парит в воздухе, а вокруг нее грустно машут крыльями будто бы настоящие ангелы. Вдобавок среди облаков надрывно стенал vox humana [глас народа (лат.)] Хаммондовского органа.
Пейдж предположил, что Правоверным удалось временно кристаллизовать, возможно сверхзвуковыми импульсами, стекла окон — которые он предусмотрительно поднял, чтобы избежать повторное вторжение пузырей — и спроецировать поляризованным ультрафиолетом трехмерное изображение на поляризованные кристаллы стекла. Случайное распределение следов флюоресцентных смесей в обычном оконном стекле, похоже являлось причиной странного изменения цвета «ангелов» по мере их перемещения.
Эти мультяшки снова привели Пейджа в ярость, но по счастью все происходящее оказалось не более чем уловкой, оставшейся еще с прошлогоднего фестиваля, к чему кэдди оказался подготовлен. Водитель дотронулся до кнопки на панели управления и сахариновые сценки со стекла исчезли вместе с гимнами и всем прочим. Машина резко рванулась в открывшийся в толпе проход, и мгновением позже площадь осталась позади.
— Уф–ф! — выдохнул Пейдж, откинувшись назад на сидение. — Теперь я понимаю, почему у каждой стоянки такси имеется торговый автомат для приобретения тройной страховки. В последний раз, когда я находился в отпуске на Земле, Правоверные были не так заметны.
— Каждый десятый, кого вы встречаете — сейчас Правоверный, — заметила Энн. — Хотя — восемь из остальных девяти утверждают, что отбросили религию, как безнадежное дело. И все же, когда вы оказываетесь на одном из этих Воскрешений, трудно поверить в сетования по поводу нашего времени. Вроде тех, что люди потеряли веру и так далее.
— Я так не думаю, — Пейдж несколько удивился ее словам. Ему пришло на ум, что эта беседа совершенно не похожа на обычную, ничего не значащую болтовню. Но поскольку такой разговор ему нравился более — разговор о чем–то стоящем — он мог быть только рад, что лед тронулся. — Сам я неверующий, но думаю, что когда эксперты говорят о «вере», они имеют ввиду что–то иное, чем эту орущую разновидность фанатов. Я имею ввиду Правоверных. Подобные религиозные направления всегда соотносились во мне с чем–то вроде «дружеских» встреч коммивояжеров. Их церемонии и манеры столь агрессивны, потому что сами они в действительности не верят в кодекс чести. Настоящая вера является неотъемлемой частью мира, в котором ты живешь, но ее редко замечаешь. И не всегда она столь уж и религиозна с формальной точки зрения. К примеру, математика базируется на вере — для тех, конечно, кто ее хорошо знает.
— Я должна сказать, что она, скорее, базируется на антитезе веры, заметила Энн, уже немного спокойнее. — Вы располагаете какими–то познаниями в этой области, полковник?
— Какими–то — да, — беззлобно ответил он. — Мне никогда не позволили бы пилотировать корабль даже в пределах лунной орбиты без знания тензорного исчисления. И если я подумываю о своем дальнейшем продвижении, я должен знать также и спинорные вычисления. |