– Я ведь тоже начинал с духовного образования, учился в церковно-приходской школе. – сказал гость, подбрасывая в руках выигранную (а на деле – проигранную) белую шашку. – Потом в Москву забрали, к дядьке, в скорняжью мастерскую. А сам мечтал работать в типографии – думал, что там книжки можно будет читать сколько душе угодно. Очень читать любил и сейчас люблю. В церковно-приходской школе, помню, велели каждому прочесть самостоятельно двести книг сверх программы, так я даже смеялся – разве это задание? Сплошное удовольствие.

– Детям, самое главное, хорошие книги читать, – заметил хозяин. – Младшая у меня, помню, сидела с паршивеньким романом, но запрещать здесь – дело бессмысленное. Принёс ей

Ростана, раз уж время пришло для таких тем. На другой день смотрю – читает Ростана. Испортить и книга может, не всякая во благо идёт.

Гость вдруг сгрёб все шашки с доски широким жестом, но тут же, будто придя в себя, снова расставил их по клеткам, как солдатиков.

– Затягивает ваша игра. Вот и в жизни, думаю, играет с нами кто-то. В бога мы не верим, но судьбу как не признать? Меня в 1915-м призвали в армию, простым солдатом. Хотели на офицера учить, но я отказался. В деревне своей видал в то самое время двух прапорщиков, да таких неудачных, нескладных, что стыдно мне стало и за них, и за себя. Думал, как же я, в свои девятнадцать, окончу школу прапорщиков и пойду командовать бывалыми солдатами, бородачами? Как эти вот двое? Совестно мне стало, пошёл солдатом. А теперь думаю, не случайно мне те парни подвернулись. Судите сами, стал бы младшим офицером, принял бы присягу, и в Гражданскую честь да погоны привели бы меня не в Красную, а в Белую армию, на Дон, в Новороссийск… Так могло быть. Но судьба иначе решила. Доверять ей надо. Слышать. Чуйку, как у вас тут говорят, иметь. Вот я и доверяю. Под пулями никогда не наклонялся. И трусов – терпеть не могу. А вы в Гражданскую где были?

– Работал в Камышлове, ответственным редактором «Известий». В 1918-м приняли в партию, а когда Колчак наступать стал, зачислили в партизанский отряд. Руководил нами, кстати сказать, ваш однофамилец, бывший рабочий паровозного депо. В боевых условиях я газету редактировал – дивизионную, «Окопная правда» называлась. Потом, уже в Перми, белые в тюрьму посадили, но из тюрьмы я сбежал. Сбежать-то сбежал, а к своим пробраться не смог – наши отступали за Каму, всюду колчаковские заслоны стояли… Тогда решил в Сибирь идти, а зима стояла суровая, не только с людьми, но и с погодой пришлось воевать. Одет еле-еле, шёл пешком, обморозился, а спас меня тогда один крестьянин – вот сколько живу, столько его вспоминаю… Подобрал в лесу, уложил на дровни и провёз, скрыв под рогожей, мимо поста колчаковского. Мне ведь обязательно нужно было в Камышлов вначале попасть, узнать, что с семьёй. Сколько они тогда претерпели… Камышлов город маленький, все знали, что Валентина – жена большевика, что он с Красной армией ушёл. Дом обыскивали, сестёр, тётку Валянушки арестовали, племянника шашками зарубили.

Хозяин невидящими глазами смотрел на круглые, мирные, игральные шашки… Игра остановилась, не до неё теперь было.

– Валентину не трогали, думали, что я к ней проберусь – как приманку держали. Дети с ней были, и ещё одного ребёнка ждала, мальчика…

Когда пришло время рожать, отправили в барак, к скарлатинозным. Оба они тогда заболели, и Валянушка, и сынок новорождённый. Вот в те самые дни я в Камышлов и добрался. Сбрил усы, бороду, чтобы не узнали белые… Повидались мы, но остаться надолго я не мог – направился дальше, в Сибирь, там нужны были большевики, там шли тогда главные бои против колчаковцев.