Покойный литературовед А. 3. Вулис в послесловии к ташкентскому изданию «Наследника из Калькутты» (1989) обоснованно назвал эту книгу «Роман романов или наследник давней традиции». Критик определил ее как «пространный дайджест приключенческих мотивов XIX века... Прочитать его — все равно, что заново перечитать всю приключенческую литературу». А. 3. Вулис видит в авторе «Наследника» одинокого барда, принявшего на себя тяжкое бремя творчества. «Вот этим-то и уникален «Наследник из Калькутты». Не своей зависимостью от чужих сюжетов.., не своей сюжетной пестротой, чередованием взлетов и падений, внезапностей и предвкушений, бед и побед... Нет, «Наследник из Калькутты» уникален прежде всего силой человеческого духа, способностью сохранить верность детству, верность сказке (а через нее — вере и надежде) в самых отчаянных обстоятельствах, в условиях тяжких, экстраординарных, на пороге, отделяющем жизнь от смерти; выносимое от невыносимого». Надо учитывать, что А. 3. Вулис не знал всех реальных обстоятельств создания романа, но определил и оценил их с предельной четкостью.

Сила этого романа не только в остроте сюжета, мастерски закрученного в тугую пружину, которая заставляет читателя не выпускать книгу из рук. И не только в историко-событийных аналогиях (отец говорил, что подчас он описывал черных невольников Африки под непрерывный лай лагерных овчарок!); Сущность романа заключается в том, что его автору удалось сохранить СВОБОДУ САМОВЫРАЖЕНИЯ и тем самым человек, столь несправедливо и жестоко низвергнутый обществом (которому он всю жизнь служил верой и правдой!), смог возвыситься над своими тиранами и морально посрамить их, заклеймив зло с неправдой вне границ пространства и времени. Именно поэтому роман пробил — как трава асфальт! — все препоны советских издательств и буйно разросся (уже помимо авторской воли), когда этот асфальт прогнил и растрескался. В одном из писем (1966 г.) отец писал: «Наследник» адресован несчастным и измученным заблатненным (т. е. в сущности всему великому народу), отсюда и резонанс...»

Возможно поэтому лагерные сотоварищи отца упрекали его (а позднее и меня), когда мы указывали на значимость Василевского во всей этой истории. Они возмущались приведенным выше тезисом о том, что он создал автору какие-то условия для творчества. И не только из-за того, что отец сжег себе легкие и испортил глаза, работая по 20 часов при соляровой коптилке на чердаке лагерной бани. Суть в том, что есть правда, которая возвышается над фактологией событий, и эта высшая правда на весах истории, оправдывает теневые и даже низменные стороны судьбы человека-творца. Мудрый писатель В. Д. Иванов часто приводил два афоризма (не уверен, что они принадлежат ему лично!): во-первых, курица, несущая золотые яйца, совершает естественные оправления, как самая обычная птица; во-вторых, говорил он, книги всегда умнее и достойнее своих авторов. Добавим, что они еще и значительно дольше живут.

* * *

Если «Наследник из Калькутты», несмотря на всю необычность условий творчества, был ярким и сочным плодом вдохновенной фантазии, если «Горсть света» явилась результатом многолетней авторской самоотдачи, так или иначе приносившей облегчение своему создателю, то третья большая книга отца — «Образы России» — была в полном смысле слова подвижнической и даже мученической. Недаром именно во время этой работы отца поразил тяжелый инфаркт, от которого он с трудом оправился.

Несмотря на свое немецко-шведско-прибалтийское происхождение (немало представителей нашей фамилии покоятся на кладбище в Тарту, бывшем Дерпте, где родился отец писателя), Роберт Александрович Штильмарк всегда ощущал себя человеком сугубо РУССКИМ. Он не раз говорил и писал, что более всего на этом свете любит и ценит русскую природу, русский язык и русскую старину.