Александр Островский. Горячее сердце
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Павлин Павлиныч Курослепов, именитый купец. Матрена Харитоновна, жена его. Параша, дочь его от первой жены. Наркис, приказчик Курослепова (по дому). Гаврило, приказчик (по лавке). Вася Шустрый, сын недавно разорившегося купца. Девушка. Силан, дальний родственник Курослепова, живет в дворниках. Двор: направо от зрителей крыльцо хозяйского дома, рядом дверь в комнату, где живут приказчики; налево флигелек, перед ним звено забора, перед флигелем кусты, большое дерево, стол и скамья, на заднем плане ворота. Летний вечер, восьмой час. Действие происходит лет 30 назад в уездном городе Калинове.
Гаврило (сидит на скамье с гитарой), Силан (с метлой стоит подле). Силан. Слышал ты, пропажа-то у нас? Гаврило. Слышал. Силан. Вот она где у меня сидит, пропажа эта. По этому случаю, теперь, братцы мои – господа приказчики, У меня чтоб аккуратно: в девятом часу чтоб дома, и ворота на запор. А уж это, чтоб по ночам через забор лазить, – уж это заведение надо вам бросить; а то сейчас за ворот, да к хозяину. Гаврило. Чудак ты человек, да коли нужно. Силан. Мое дело: было б сказано, а там, как знаете! Я теперь необнаковенно зол, вот как зол, беда! Гаврило бренчит на гитаре. Силан молча смотрит ему на руки. Доходишь? Гаврило. Дохожу помаленьку. (Поет и аккомпанирует себе): Силан. Песня важная. Гаврило. Песня расчудесная, в какой хочешь компании пой; только вот перебор… смотри хорошенько! Видишь? не выходит, да и на поди! Силан. Я так полагаю, друг любезный, тебе это самое занятие лучше бросить. Гаврило. Зачем же мне его бросать, дядюшка Силантий? Что я труда положил, ты то подумай! Силан. Много тебе муки мученицкой за него. Гаврило. Мука-то ничего, а убытку много, это верно; потому гитара струмент ломкий. Силан. Ежели ее с маху да об печку, тут ей и конец. Гаврило. Конец, братец ты мой, конец, плакали денежки. Силан. Об печку? А? Придумал же хозяин экую штуку; как увидит эту самую гитару и сейчас ее об печку! Чудно! Гаврило (со вздохом). Не все об печку, дядюшка Силантий, две об голову мою расшиб. Силан. И довольно это, должно быть, смешно; потому гул по всему дому. Гаврило. Кому смешно, а мне… Силан. Больно? Само собой, если краем… Гаврило. Ну, хоть и не краем… Да уж я за этим не гонюсь, голова-то у меня своя, не купленая; а за гитары-то я деньги плачу. Силам. И то правда. Голова-то поболит, поболит, да и заживет; а гитару-то уж не вылечишь. Гаврило. А что, не убираться ли мне! Как бы хозяин не увидал. Силан. Нет! Где! Он спит по обнаковению. Ночь спит, день спит; заспался совсем, уж никакого понятия нету, ни к чему; под носом у себя не видит. Спросонков-то, что наяву с ним было, что во сне видит, все это вместе путает; и разговор станет у него не явственный, только мычит; ну, а потом обойдется, ничего. Гаврило (громко поет): Курослепов выходит на крыльцо. Силан. Постой-ка! Никак вышел! И то! Уходи от греха! Или стой! Притулись тут; он дальше крыльца не пойдет, потому ленив. Гаврило прячется.
Курослепов и Силан. Курослепов (садится на крыльцо и несколько времени зевает). И с чего это небо валилось? Так вот и валится, так вот и валится. Или это мне во сне, что ль? Вот угадай поди, что такое теперь на свете, утро или вечер? И никого, прах их… Матрена! Ни дома, ни на дворе, чтоб им!… Матрена! Вот как оно страшно, когда не знаешь, что на свете… Жутко как-то. И сон это я видел али что? Дров будто много наготовлено и мурины. |
