— О чем?

— О чем угодно. Расскажи про Африку. Расскажи, как мы вместе уедем в Африку.

— Я уже рассказывал.

— Расскажи еще раз. Я хочу услышать это снова.

Она лежала, прижавшись к нему, и жадно слушала, задавая вопросы, когда он умолкал.

— Расскажи об отце. Ты не говорил, какой он.

Так они проговорили всю ночь, обнимая друг друга в коконе из серых одеял.

Но вот, слишком скоро для них, пушки на хребте возобновили свой убийственный рев, и Сантэн в отчаянном желании прижала его к себе.

— О Мишель, я не хочу уходить!

Она оторвалась от него, встала и начала приводить в порядок одежду и застегивать пуговицы.

— Ничего замечательнее со мной в жизни не случалось, — прошептал Майкл, глядя на нее; когда она снова повернулась к нему, ее глаза в свете фонаря и в блеске далеких разрывов казались огромными и мягкими.

— Мы ведь поедем в Африку, правда, Мишель?

— Обещаю.

— Твой сын родится в солнечном свете, и мы будем жить долго и счастливо, как в сказках, правда, Мишель?

Они вышли на аллею, цепляясь друг за друга под шалью Сантэн, и с тихой настойчивостью целовались на углу конюшни, пока Сантэн не вырвалась из его объятий и не побежала по двору.

Добежав до кухонной двери, она, не оглядываясь, исчезла в большом темном доме, оставив Майкла одного в необъяснимой печали, хотя ему следовало бы радоваться.

Биггз стоял у койки и ласково смотрел на спящего Майкла. Старший сын Биггза, погибший год назад в окопах под Ипром, был тех же лет. Майкл выглядел таким измученным, истощенным и бледным, что Биггзу пришлось заставить себя тронуть его за плечо, чтобы разбудить.

— Который час, Биггз?

Майкл, еще не вполне проснувшись, сел.

— Уже поздно, сэр, солнце встает, но мы все еще не летаем, нас зачалили.

И тут произошло нечто странное.

Майкл улыбнулся глупой блаженной улыбкой, какой Биггз у него никогда раньше не видел. Это встревожило ординарца.

— Боже, Биггз, как мне хорошо!

— Я рад, сэр.

Биггз с тревогой подумал: «Может, лихорадка?»

— Как наша рука, сэр?

— Наша рука замечательно, превосходно, спасибо, Биггз.

— Я бы дал вам еще поспать, но майор спрашивает вас, сэр. Он хочет показать вам что-то очень важное.

— Что именно?

— Мне запрещено говорить, мистер Майкл, строгий приказ лорда Киллиджерана.

— Молодец, Биггз! — без очевидной причины воскликнул Майкл и вскочил с койки. — Нельзя заставлять лорда Киллиджерана ждать. Ни-ни!

Майкл ворвался в офицерскую кают-компанию и испытал разочарование, обнаружив, что там пусто. Он хотел поделиться своим хорошим настроением с кем-нибудь — с кем угодно. Предпочтительно с Эндрю, но даже капрал кают-компании покинул свой пост. На столе еще стояли тарелки с остатками завтрака, на полу, куда их, очевидно, побросали в спешке, валялись газеты и журналы. В одной из пепельниц лежала трубка адъютанта, от которой поднимался зловонный дым, — доказательство того, как поспешно была покинута кают-компания.

Затем Майкл услышал далекий гул возбужденных голосов; он доносился из открытого окна, выходившего в сад.

Он заторопился наружу и пошел под деревья.

В эскадрилье по штату числилось двадцать четыре пилота, но после недавних боев оставалось шестнадцать — вместе с Эндрю и Майклом. Все они собрались на краю сада, а с ними механики и наземные команды, расчеты зенитных батарей, охранявших аэродром, официанты из кают-компании, вестовые — одним словом, все до последней живой души, и все говорили одновременно.