Тимаев только всплеснул руками и воздел плечи. Лазарев беззвучно смеялся, отвернувшись к окну.

– Впрочем, если вы намерены остаться, то… Неужто вы в самом деле не шутите?! Вам ведь, кажется, тридцать два года? Смешно, пустяк… Похоронить себя, свою молодость в каторжном лазарете?!

– Мне кажется, здесь во мне больше необходимости, – отрывисто сказал Иверзнев. – Господин Тимаев, у меня к вам небольшая просьба.

– Разумеется! Разумеется! Всё, что в моих силах!

– Дело в том, что я сейчас снова оказался без фельдшериц. Устиньи нет, Меланью в лазарет более допускать нельзя. И так во время этой эпидемии мы страшно рисковали…

– Рисковали? – не понял Тимаев.

– Меланья ждёт ребёнка, – сквозь зубы напомнил Иверзнев. – А в лазарете – эпидемия, инфекции… Не хватало только, чтобы она заразилась! Нет, ей более не место у меня – а мне всё же кто-то нужен. На днях, как мне сказали, прибыли с Акатуя какие-то поляки…

– Да, трое, – Тимаев наморщил лоб, вспоминая. – Ячинский, Хлудич и, кажется, Стрежинский. Вы знакомы с ними?

– Не имел чести. Но мне рассказали, что они – студенты медицинской академии. Не могу ли я просить, чтобы их направили ко мне?

– Что ж, забирайте, – пожал плечами Тимаев. – Завтра же пришлю их вам. И, надеюсь, вы зайдёте к нам нынче?

– Разумеется. Нужно осмотреть Наталью Владимировну. Опасность ещё есть, и главное – её не пропустить. Кроме того…

– Так я жду, непременно жду вас этим вечером! Буду очень рад! И не стану более вас задерживать, вижу, что торопитесь, сам спешу… До вечера, Михаил Николаевич!

Иверзнев молча поклонился. Тимаев шагнул мимо него в сени. Следом вышел инженер.

– Вы на завод, Василий Петрович? – любезно спросил Тимаев. – Пойдёмте вместе!

– Позже, – так же любезно отозвался Лазарев. Его загорелое дочерна лицо казалось совершенно безмятежным. Светлые волчьи глаза смотрели через плечо начальника завода на заводские крыши. – Я хотел только предупредить вас об одной безделице.

– Я весь внимание!

– Вы можете сколько угодно забавляться с моей законной супругой, ежели ей и вам это приятно. Мне на это решительно наплевать. Но если вы, сударь, ещё хоть раз заикнётесь о том, что моя беременная Малаша должна входить в дифтеритные палаты – я вас убью.

Начальник завода замер, поражённый. Лазарев аккуратно обошёл его, вежливо поклонился – и, не оглядываясь, сбежал с крыльца в седой осенний туман.

– Я не умею ездить верхом, – со вздохом призналась Наташа Тимаева. Она сидела в постели, опираясь на огромную подушку, и смотрела на Иверзнева ясными, прозрачно-голубыми глазами, под которыми ещё лежали тени. На осунувшемся за время болезни лице явственно обозначилась россыпь веснушек. Светлые, льняные, как у крестьянских ребятишек, волосы Наташи были заплетены в небрежную косу, что окончательно делало мадемуазель Тимаеву похожей на деревенскую девушку. «Колокольчики мои, цветики степные! Что глядите на меня, тёмно-голубые?» – почему-то вспомнилось Иверзневу. Выругав себя мысленно за неуместно романтическое настроение, Михаил сурово сдвинул брови и принялся собирать полупустые склянки со столика возле постели больной.

– Вот это вовсе уже не надобно… И это… А здесь и полпузырька не осталось, только выбросить! Да вовсе можно всё выбросить! Морсу из брусники побольше наварить и… Наталья Владимировна, почему вы так на меня смотрите?

– Михаил Николаевич… Мне ведь можно вам сказать? Я… я восхищаюсь вами! Я никогда прежде не встречала таких… таких… таких людей… вот!

«Только этого не хватало!» – ошеломлённо подумал Иверзнев.