— Вы готовы подписать соответствующее заявление?

— Да, — сказал Аббат.

Специальный агент Майк помог одному из агентов напечатать заявление на Аббатовом персональном компьютере. Аббат прочитал его и подписал, добавив от руки: «Меа culpa». Потом спросил у старшего агента:

— Можно мне на прощанье побыть несколько минут наедине с моими монахами? Нам бы хотелось прочитать молитву, которую наш основатель сотворил перед тем, как смиренно принять смерть от рук светских властей.

— Хорошо, — сказал старший агент.

Люди из БАТО оставили нас одних. Аббат направился в свою спальню.

— Зап, на два слова.

Я вошел следом за ним. Он начал переодеваться в мирскую одежду — брюки цвета хаки и куртку.

— Наверно, вам не хочется отправляться в тюрьму в рясе, — сказал я с грустью на сердце.

Присев на корточки, Аббат открыл шкафчик. Внутри был небольшой сейф. Он покрутил диск, открыл дверцу и достал бумажник, паспорт и пачки сотенных купюр.

— Секрет Аббата. Личный фонд страхования от потерь, — пробормотал он.

— Разве в тюрьме все это понадобится? — спросил я.

— Зап, — сказал он, продолжая запихивать вещи в небольшой брезентовый мешок, — я прошу вас выслушать мою исповедь.

— Но я же не священник, — сказал я. — Я всего лишь монах. Мне нельзя выслушивать исповеди.

— В критической ситуации можно, — сказал он и, поспешно перекрестившись, начал: — Благословите меня, брат, ибо я согрешил и до сих пор продолжаю грешить. Раз это исповедь, вы должны хранить в тайне все, что я вам рассказываю, и потому не обязаны сообщать что-либо властям. Следовательно, вы не соучастник.

— Соучастник чего?

— Я не собираюсь в тюрьму!

— Вот как?

— Да. Я собираюсь позаботиться о том, чтобы в тюрьму сел кое-кто другой. Собираюсь разыскать этого в меру мерзкого монсеньера, где бы он ни был, и прочесть ему молитву о страданиях. — Он застегнул свой вещевой мешок на молнию. — Об этом и обо всех своих грехах я искренне сожалею.

— Однако, святой отец…

— Не пытайтесь отговорить меня, Зап. Просто наложите на меня епитимью. Впрочем, не трудитесь. Я уже исполнил свою епитимью, выпив тот отвратительный бокал канского. — Он состроил гримасу.

Вслед за ним я вышел из спальни в конференц-зал. Он обратился к монахам:

— Братья, я молюсь о том, чтобы вы смогли простить своего настоятеля. Я безнадежно заблудился где-то в «Поле безграничных возможностей». Быть настоятелем Каны — большая честь, и я ее недостоин. Но я обещаю вам приложить все усилия, чтобы искупить свои грехи. А пока оставляю вас в надежных руках брата Запа. Преклоним же головы, и пусть он начнет нашу молитву.

Когда я начал читать наизусть отрывок из «De Doloribus Extremis», Аббат похлопал меня по плечу и, никем больше не замеченный, скрылся, спустившись по лестнице в свой винный погреб.

— Хватит, — сказал он. — Я знаю, что это длинная молитва, но не настолько. Я делал по ней либретто.

Он оглядел присутствующих. Не увидев Аббата, он обшарил спальню, ванную и информационно-просмотровую комнату.

— Ну ладно, — сказал он. — Где он?

— Он сказал, что хочет напоследок выпить бокал хорошего вина, — ответил я. — Спустился в погреб.

Специальный агент Майк встал на верхней площадке лестницы и крикнул вниз:

— Святой отец, пора ехать! Вино больше пить нельзя.