Его голос был высоким и каким-то сумасшедшим. И вот что удивительно: она отчетливо сознавала, что звуки, которые он произносит, — не английская речь, и вообще никакому человеческому существу принадлежать в принципе не могут, но все равно без труда поняла его.
Она попыталась сообразить, возможно ли все же убежать, спастись от…
— Или ты пойдешь со мной сама, или я заставлю тебя идти.
Существо ощерилось в подобии улыбки, и сейчас, с близкого расстояния, она увидела его заостренные зубы.
— Если мне придется заставлять тебя идти, то ты поедешь верхом вот на этом. — Он показал на свой огромный красный орган, который то поднимался, то опускался.
— Я пойду, — сказала она.
— Я знаю, что пойдешь! — Сатир засмеялся и поскакал прочь, а Пенелопа побежала следом.
Они пробегали мимо групп мужчин и женщин, каждая из которых устраивала маленький спектакль насилия и секса в наиболее извращенных формах, мимо огромных контейнеров с винными бутылками. Задолго до того, как они достигли дальнего конца поля, Пенелопа была уже без сил, у нее не хватало дыхания, но она и в мыслях не допускала позволить этому ужасному… существу прикоснуться к себе и заставляла себя бежать.
Она последовала за сатиром дальше за поле, в рощу.
Туда, где на троне восседал Дионис.
Она остановилась, сердце ее бешено колотилось. Из нескольких деревьев было сооружено некоторое подобие искусно выполненного резного деревянного кресла, которое бог использовал в качестве трона. Участок земли перед Дионисом был вытоптан, там лежал царский красный ковер, сделанный из человеческой плоти. На окружающих поляну деревьях были развешаны препарированные половые органы.
Сатир поклонился своему богу и, безумно хохоча, поскакал прочь.
Дионис встал, и Пенелопа почувствовала, что вся дрожит. Даже сейчас, не взяв в рот ни капельки вина, она желала его. Она желала его против своей воли. Он стоял перед ней, гордый и победно нагой. Его кожа, влажная от крови и пота, отсвечивала волшебным блеском. Пенелопе хотелось упасть перед ним на колени и поклоняться ему, отдать ему свое тело и позволить сделать с собой все, что он хочет, но какая-то сила удерживала ее от этого, и она оставалась неподвижной.
— Пенелопа, — прошептал он. Это был голос Диона и все же не его. Шепот был достаточно громким, чтобы перекрыть шум, царивший на поле.
— Ты все еще Дион? — спросила она.
Он подошел к ней, и она только сейчас заметила в его левой руке что-то наподобие винного меха, какой-то сосуд для вина в форме пузыря, и обнадежила себя тем, что он сделан не из человеческой кожи. Он высоко поднял его, вылил вино в рот и отбросил прочь.
А затем Дионис прикоснулся к дрожащей девушке.
— Ты Дион? — снова повторила она нерешительно с надеждой в голосе.
— Дионис. — Бог опустился перед ней на колени так, что теперь их головы оказались на одном уровне. Его массивные руки скользнули ей за спину, и он притянул ее к себе. — Я так долго искал тебя. Почему ты пряталась от меня?
Его прикосновение было мощным и в то же время нежным, и хотя Пенелопа была в ужасе от того, что происходит, ее тело возбудилось. Он втянул ноздрями воздух, взглянул на ее промежность и улыбнулся.
— Пенелопа.
Все же что-то в выражении его лица, в его глазах было от Диона, очень мало, но было, однако она знала, что, когда он будет пьян, это совсем исчезнет. Его огромный член был возбужден, прижался к ее плоти, и она ощущала его путающую величину.
— Ты ведь сама знаешь, что хочешь этого, — сказал он. — Не надо страдать. Просто иди навстречу своему желанию. Растворись во мне.
Она вспомнила, как они занимались любовью на заднем сиденье машины, и почувствовала острый укол сожаления и потери. |