Виднейший ногайский мурза развлекал себя соколиной охотой. Он наблюдал, как сокол взмыл вверх и, едва качая крыльями, совершил круг, высматривая дичь. А потом, сложив крылья, пернатый хищник рухнул с высоты в бездну. И когда до земли оставался только миг, чтобы разбиться о каменную твердь, он расправил крылья и вонзил когти в серую шею рябчика.

Юсуф остался доволен. Любимый сокол порадовал его сполна. Эту птицу он назвал ханом Иваном.

«Вот так приручить бы и настоящего хана Ивана, чтобы сидел он у меня на руке и по малейшему движению пальца кидался на врагов».

— О, могущественнейший из смертных, — оторвал его от мыслей государственной важности вкрадчивый голос эмира Булата, — казанский хан повелел поклониться тебе до земли и передать вот это послание.

Эмир задержал поклон и передал мурзе письмо.

— Читай! — коротко распорядился Юсуф.

— «…Урусский государь слаб, он ведет войну с Ливонией и давно забыл о своих восточных границах. Настало время, чтобы нам объединиться и дойти до самой Москвы! И пускай урусы платят нам дань, как это было при славном Улу-Мухаммеде!»

Юсуф слушал внимательно. Письмо выдержано в уважительных тонах, и если бы не знать, что оно от человека, который убил его зятя, то можно было бы подумать, что послание написано другом.

— Значит, ты говоришь, что Сафа сделал Сююн-Бике старшей женой? — размяк малость мурза.

— Да, великий. Он обожает твою дочь.

Никогда и никого Юсуф не любил так нежно, как свою младшую, Сююн-Бике.

— Хорошо… письмо в ответ я писать не стану. Передай ему на словах, что вижу в нем брата. Все!

— А как же помощь, могущественнейший из смертных? — осмелился спросить Булат.

— Помощь? Аллах поможет!

В Москву мурза послал гонцов с заверениями в вечной дружбе и в готовности оказать разумную помощь против самозваного казанского хана.

— Хитер Юсуф, ой как хитер, — рассуждал Сафа-Гирей. — Пусть будет так! Лучше худой мир, чем добрая ссора!

В это же время в Казань из Турции прибыли послы. Сулейман Законодатель предлагал свою помощь в борьбе с неверными. «Но Казань должна быть включена в состав Османской империи!» — потребовал он.

— Лучше далекая Турция, чем близкая Москва, — решил Сафа-Гирей и принял турецких послов не как господин, а как подданный. — Видно, так угодно Аллаху, чтобы Казань стала улусом Турции.

Турецкий посол, бывший янычар, а теперь доверенное лицо султана, согласно закивал головой:

— Разве московскому царю тягаться в могуществе с самим Сулейманом Кануни?!

А в пятницу, во время хутбы, муллы поминали в своих проповедях нового господина Казанского ханства.

Месяцем позже из Османской империи прибыл большой отряд янычар и под победные звуки фанфар вошел через Ханские ворота в город. Далекие волжские земли были присоединены к владениям турецкого султана.

Сулейман Великолепный отписал в Москву сердитое письмо самодержцу Ивану Четвертому Васильевичу, в котором требовал оставить земли татарские. «Ибо, — гласило послание, — Казань есть улус Османской империи, и если ты надумаешь на него войной пойти, станешь и нашим врагом!»

Князь Овчина еще раз перечитал письмецо и, посмотрев на дьяка, правившего гусиное перо, твердым голосом произнес:

— «Сулейману Великолепному, брату моему…» — Подумав, Иван Федорович сказал: — Нет, брата вычеркни…

Дьяк макнул остро отточенное гусиное перо в чернильницу и густо замазал слово «брат».