– Ты имеешь в виде леди Треслин, я знаю. Она была твоей любовницей.

Он кивнул:

– Но я порвал с ней. С этим покончено навсегда. – Поцеловав мне руку, он добавил: – Разве я не поклялся в вечной верности?

– Коннан, но она такая красавица и всегда будет жить рядом.

– Но я люблю другую – первый раз в жизни люблю по-настоящему.

– А ее ты не любил?

– Страсть, влечение иногда можно принять за любовь, – ответил он, – но полюбив по-настоящему, я вижу теперь всю разницу. Давай забудем прошлое, дорогая. Давай начнем сначала… ты и я… в горе и в радости…

Я снова оказалась в его объятиях.

– Коннан, может быть, я сплю? Скажи, что нет.

Когда, наконец, я поднялась к себе в комнату, было уже очень поздно, и я была так счастлива, что боялась заснуть, чтобы при пробуждении все произошедшее не оказалось сном.

Утром я рассказала Элвине о том, что произошло. На мгновение ее лицо озарилось улыбкой, и хотя она тут же приняла равнодушный вид, я уже поняла: она рада случившемуся.

– Теперь вы останетесь с нами навсегда, мисс? – спросила она.

– Да, – заверила я ее.

– Научусь ли я когда-нибудь ездить верхом так же хорошо, как и вы…

– Думаю, ты будешь ездить намного лучше. Ведь у тебя больше возможностей тренироваться, чем когда-либо было у меня.

Элвина снова улыбнулась, но, сразу посерьезнев, спросила:

– Как же мне теперь называть вас, мисс? Ведь вы станете моей мачехой?

– Да, но ты можешь называть меня, как хочешь.

– Наверное, мне придется называть вас мама, – ее губы дрогнули.

– Если тебе это не нравится, то ты можешь называть меня Марта, или Марти. Так меня всегда звали отец и сестра.

– Марти, – повторила она. – Мне нравится. Похоже на лошадиную кличку.

– Вот это я понимаю, похвала! – воскликнула я весело.

Потом я отправилась к Джилли.

– Джилли, – сказала я ей, – я стану миссис Тре-Меллин.

При этих словах на ее губах появилась ослепительная улыбка. Глаза засияли. Она бросилась ко мне и, радостно смеясь, спрятала лицо в складках моего платья.

Мне было всегда трудно понять, что именно Джилли думает и чувствует, но было очевидно, что она довольна. Для нее Элис и я уже давно слились в одно лицо, поэтому она меньше всех удивилась новости. Для Джилли казалось само собой разумеющимся, что я займу место Элис. И, наверное, в это мгновение она поверила, что я и есть Элис.

Через день мы отправились домой. Всю дорогу до станции мы пели корнуэльские песни. Коннан был весел, как мальчишка, и я подумала, что теперь так будет всегда. Элвина и Джилли пели вместе с нами. Странно было слышать, как тихонько, будто про себя, поет этот ребенок, который с трудом может разговаривать.

Мы пели «Двенадцать дней Рождества». У Коннана оказался приятный глубокий баритон, и я была на вершине счастья, когда он спел:

На первый день Рождества мне милый прислал дорогие подарки

Старую грушу с гнездом куропатки…

Мы допели песню до конца, но я никак не могла вспомнить, что же он дарил ей после пяти золотых колец, и мы весело смеялись, когда вышел спор из-за количества присланных гусынь и бойко торгующих молочниц.

– Какие-то странные подарки он ей присылал, – заметила Элвина, – кроме золотых колец, конечно. Наверное, он просто притворялся, что влюблен.

– Нет, он правда очень любил ее, – возразила я.