– Джилли, – продолжала она, – родилась в грехе. Она не должна была появляться на свет. Похоже, Господь ее карает, ведь сказано же, что грехи отцов падут на детей.

Меня вдруг охватил гнев. Я не могла больше слушать такое.

Мне хотелось ударить эту женщину, спокойно попивающую виски и рассуждающую о том, что несчастье, постигшее ее внучку, – Божья воля. Как могли эти люди быть настолько невежественными, что им даже в голову не пришло связать странности Джилли с ее травмой. Нет, они считают это карой Божьей за грехи родителей, наказанием, ниспосланным свыше! Но я промолчала. В этом доме я вела борьбу с таинственными силами, и для победы мне нужны были союзники, все, кого можно было бы привлечь на свою сторону.

Мне хотелось понять Джилли. Утешить Элвину. Во мне вдруг проявилась любовь к детям, о существовании которой я раньше и не подозревала. Признаться, во мне открылось много нового с тех пор, как я приехала сюда.

Правда, была еще одна причина, по которой меня так занимали обе девочки. Они отвлекали от мыслей о Коннане Тре-Меллине и леди Треслин, сильно меня огорчавших и сердивших. Однако в то время я считала, что они вызывают только отвращение.

Поэтому, сидя в комнате миссис Полгрей и слушая ее, я ничего не рассказала ей о тех мыслях, которые меня обуревали.

В доме царило оживление. Должен был состояться бал – первый с тех пор, как умерла Элис, и целую неделю все только об этом и говорили. Мне с трудом удавалось засадить Элвину за уроки, а Китти и Дейзи так просто помешались: то и дело я натыкалась на них – крепко обняв друг друга, они пытались вальсировать.

Садовники были страшно заняты. Они должны были украсить бальный зал цветами из сада и оранжерей и работали не покладая рук: ведь на бал была приглашена вся округа, и им не хотелось ударить в грязь лицом.

– Не понимаю, – сказала я Элвине, – чему ты так радуешься. Ни тебя, ни меня на бал не пригласили.

– Когда мама была жива, – мечтательно ответила она, – у нас часто устраивались балы. Она их обожала и прекрасно танцевала. Перед началом бала всегда приходила показаться мне. Она была такая красивая. Потом она отводила меня в солярий и там, спрятавшись в нише за занавеской, я видела весь бал через потайное окно.

– Потайное окно? – спросила я.

– А, не знаете, – она взглянула на меня торжествующе. Наверно, ей было приятно обнаружить, что гувернантка, которая постоянно поражалась ее невежеству, тоже может чего-то не знать.

– Мне в этом доме многое неизвестно, – сказала я довольно резко. – Я и трети его не видела.

– Да, в солярии вы не были, – согласилась она. – В нашем доме есть несколько потайных окон. Вы никогда не видели потайного окна и не знаете, что это такое. Но они есть во многих домах. Даже в Маунт Уиддене одно есть. Мама рассказывала мне, что их делали специально для дам. Когда-то им не разрешалось присутствовать на пирах, но они могли наблюдать за всем, что происходит через потайные окна. Понимаете, их как бы там нет, но они все видят. В часовне тоже есть такое… ну или что-то в этом роде. Мы его называем глазок для прокаженных. Они не могли присутствовать на службе вместе со всеми, ведь они были прокаженные, но могли подсматривать через глазок из своей молельни. Я хочу подняться в солярий и поглядеть на бал через потайное окно. А почему бы вам не пойти со мной, мисс? Давайте пойдем вместе.

– Посмотрим, – сказала я.

Наступил день бала, и мы с Элвиной, как обычно, отправились на урок верховой езды, только сегодня для нее была оседлана не Кувшинка, а Черный Принц.

Когда несколько дней тому назад я впервые увидела ее на нем верхом, то признаюсь, немного волновалась, хотя и уговаривала себя, что ей надо учиться ездить и на более резвых, чем Кувшинка, лошадях, если мы хотим, чтобы она стала настоящей наездницей.