Калоус. Значит, как? И мне поймать полковника?

Ремунда. Нет, тебе не понять…

Калоус. Куда мне, дураку. Прости, пожалуйста. Меня палкой по голове дубасили…

Ремунда (махнул рукой). А я как раз думаю, не больно ли ты умен? Я не говорю — хитер.

Калоус. А я, наоборот, думаю, не больно ли ты хитер? Не говорю — умен…

Ремунда. Нет, ты мне, Калоус, все-таки объясни, почему это я, к примеру, как раньше долбил камни, так и сейчас долблю. И ничего вроде мне и не надо. А ты как был официантом, так и остался… Виноват, пан заведующий!

Калоус. А чего же тебе надо?

Ремунда. Чего мне только не надо! Собственной машины не надо, сберегательной книжки не надо… И вот чего еще не надо… Иного типа встретишь: «Товарищ, говорит, сюда, товарищ, говорит, туда». А не досчитается кроны при расчете — звереет, смотреть противно! А то вот барышня одна… Зашел я к ней… анкету мою просматривает, а сама при этом и петли на чулке поднимает, и сливочное мороженое лопает и тараторит не переставая. Так вот, она ко мне бросается: «Товарищ, с ума сойти можно, при такой революционной биографии вы в каменоломне простой рабочий!» А грудь ее, ой грудь, видел бы ты, так и вздымается, вот так, вот так… Ты что ржешь? Смейся, смейся, но знай: надо мной смеешься — над самим собой смеешься, ты ведь такой же преданный чешский вол…

Снаружи затарахтел и остановился мотоцикл, входит старшина милиции; видно, с присутствующими он в дружеских отношениях.

Старшина. Добрый вечер! Стакан лимонаду… (Подсаживается к стойке, следит, как Калоус наливает. Затем берет соломинку и с удовольствием потягивает напиток.)

Ремунда (старшине). Все ищешь, чем бы заняться… а?

Старшина не отвечает.

Ремунда. Ну, старшина, район у нас просто образцовый? Или уже самый образцовый?

Калоус. Забери его, старшина, и делу конец. Он перстень стащил. С розовым бриллиантом!

Ремунда. Тебя забрать надо, ты маму совсем не слушаешься.

Калоус. А как там твои цыгане? Говорят, в Радваницах цыганский король объявился, не то император.

Ремунда. А какой же он собой, этот король? Пуговицы-то у него хоть золотые?

Старшина. Я ему и внушаю: ну, разве не лучше, когда своя квартира есть, мебель всякая, часы там, специальность. Мы скоро бог знает куда залетим — на самый Марс, а ты все еще кочевника изображаешь.

Ремунда смеется.

Старшина. А он отвечает мне на это: «Жизнь, говорит, товарищ старшина, когда не знаешь, что завтра будет. По плану — никакая это не жизнь». Для них счастье не знать, что будет завтра. Так им больше нравится. С риском.

Ремунда. А кто знает, что будет завтра, если сам король не знает? Ты-то знаешь?

Старшина. Знаю. Завтра воскресенье, 24 апреля 1960 года. Поспать можно подольше, поесть побольше, после обеда погулять с ребятишками, а вечером кино «Мы — вундеркинды». Билеты уже вот тут… (Хлопает себя по карману.)

Ремунда. Так ты, Витек — тебя зовут Витек, верно? — ты, выходит, счастливый человек?

Старшина (не совсем понял). Я… собственно, да… А чем это плохо?

Ремунда. Хорошо! Продолжай в том же духе. Только не очень носись на своем мотоцикле, не нарушай движения… Я ведь видел. Потом хлопот с тобой не оберешься. А что отец, навещаешь его?

Старшина. Само собой. В воскресенье, по утрам. А вот вы совсем его забыли…

Ремунда. Меня сейчас, мальчик, никуда не тянет, особенно в гости. Натащат тебе пирогов, съесть надо и еще спасибо сказать… Вот к нему только и хожу, к Калоусу.

Старшина. Насчет пивка?

Ремунда. Нет, насчет души. Чтоб душа у него не скисла.