Несмотря на все политические и моральные головоломки, которые Вейлонг нес теперь как дополнительный груз, он все же был благодарен судьбе хотя бы за одно обстоятельство. Линан Розетем покидал Хаксус. При мысли об этом бледном создании у Вейлонга мурашки пробегали по спине, и капитана радовало, что его земля освободится от присутствия нового хозяина.

В отличие от многих солдат своего отряда, Вейлонгу действительно довелось увидеть Линана Розетема вблизи. Как капитана саперов его представили Линану, когда остатки прежнего офицерского корпуса Хаксуса вызвали во дворец в Колби. Салокан сидел на троне, а справа и чуть позади него стоял завоеватель, невысокий и белый как мел. Вдоль стен тронной залы выстроились устрашающие Краснорукие, личные телохранители Линана; он своими глазами видел, как много, слишком много его соотечественников пало под короткими мечами этих ублюдков.

Вейлонг вспомнил, что Салокан выглядел нездоровым и почти таким же бледным, как Линан, и что кисть правой руки у него была плотно забинтована. И он также вспомнил, что глаза обоих, казалось, не замечали окружающего мира. Четтская королева Коригана заговорила и объяснила им положение дел: большинство из них войдет в состав создаваемой заново хаксусской армии, но некоторые специализированные части, такие, как саперы и артиллерия, двинутся вместе с четтами на юг для нового вторжения в Гренду-Лир. Собранные офицеры приветствовали это сообщение нерешительным «ура»; никто из них не горел желанием возвращаться туда, где они потерпели поражение, равно как и служить под командованием такого грозного хозяина. Но тут встал Салокан и сказал, что они послужат высшим интересам Хаксуса, и судьба Хаксуса – завоевать Хьюм – будет наконец осуществлена. Офицеры вторично закричали «ура», на сей раз с большей энергией, но Вейлонг никогда не забудет, что Салокан походил при этом на раба, а не на короля; он, как и Коригана, служил лишь рупором для некой темной силы.

И вот теперь они здесь, топают по местности, которая всего несколько месяцев назад могла сказать, что больше пятнадцати лет знавала лишь мир. Из хаксусцев шел не только отряд саперов, но и немало частей тяжелой пехоты, беспечно несшей на плечах свои копья, словно отправляясь поохотиться на медвежат. Остальную хаксусскую армию Линан оставил дома, но из четтов не остался никто. Вейлонг с уважением смотрел на них всякий раз, когда эти прославленные верховые стрелки проезжали мимо, держась в седле с большей непринужденностью, чем любой самый лучший хаксусский всадник. И с чем-то вроде благоговейного страха он смотрел на четтских улан – кавалерию такого уровня, какого, по мнению всех жителей востока, четты создать не могли. А были еще Краснорукие и всадники клана Океана под командованием самого безобразного человека, какого когда-либо доводилось видеть Вейлонгу; кроме сабли и изогнутого лука, на боку у каждого из них висел еще и короткий меч, а он сам видел, насколько искусно четты применяют все три вида оружия.

Капитан быстро оглянулся через плечо, думая о том, увидит ли еще когда-нибудь свое отечество, и со смутной болью осознал, что по-настоящему у него нет больше отечества. К лучшему или к худшему, но тот Хаксус, в котором он вырос, исчез навсегда.

– С каждым днем ты подходишь все ближе и ближе, – сказала она.

– Я иду не ради тебя, – заявил Линан.

Они стояли в зеленой роще, затянутой густым туманом. Линан чувствовал себя промокшим насквозь. Волосы пристали к его голове и походили на водоросли, оставшиеся при отливе на камнях. Кожа была холодной как мрамор. Его собеседница наполовину терялась среди путаницы лиан и ползучих растений, и трудно было определить, где кончалась она и начинался лес.