— Нет ли чего-нибудь позадорнее, например, про борьбу за социальную справедливость?
— Из Тамбова сообщают: старший повытчик областного правления Вазелинов уличен в получении взятки от купца второй гильдии Кузнецова. Оба приговорены по суду к отсечению правой руки и левой ноги. Приговор приведен в исполнение при огромном стечении горожан. Старший повытчик Вазелинов скончался от разрыва сердца на месте казни.
— А ты не воруй!..
На Иване Великом ударили в колокол, напустив на столицу густой, дребезжащий звук, от которого у москвичей вырабатывалась слюна. Государь Александр Петрович, оживясь, взял за руку отрока Аркадия, и они направились в Столовую палату дворца, старательно держа ровный, степенный шаг. Замечательно, что живая походка у них была одинаковая: как будто обоим приспичило по малой нужде, но этого нельзя ни в коем случае показать.
На завтрак подавали: салат «оливье» с брусникой, заливные телячьи языки с хреном, уху из стерляди, жареного барашка, нафаршированного разными овощами, индейку под белым соусом, а на сладкое гурьевскую кашу и земляничный мусс. Из почетных гостей за царским столом присутствовал только посол Сибирского ханства толстый татарин Руслан Гирин. Во время завтрака, длившегося часа два, завязался приличный спор: судили-рядили, какая форма монархии предпочтительней в рассуждении государственного благоустройства, наследственная или ламаистского образца, когда будущий властелин вычисляется в результате длительного наблюдения за ходом ночных светил. Сибирский посол согласился из политеса, что последняя будет лучше, ибо природа часто дает осечку, а небо не может врать. Но в конечном итоге спорщики пришли к неожиданному заключению, говорившему не в пользу хомо сапиенс как именно что разумного существа, — дескать, сколько воды утечет, сколько берез обдерут на веники, прежде чем люди придут к тому, от чего ушли: баба не человек, простонародью воли давать нельзя, монархия — идеал государственного устройства.
После обеда государь Александр Петрович беседовал с отроком Аркадием в присутствии ближних бояр, мамки Елизаветы и пестуна Ласточкина, наставника Государственного Дитя.
— Ты зачем своим котятам глаза выколол, сукин сын?!
Отрок Аркадий внимательно посмотрел вбок, точно это дело его не касалось, точно он глазами искал того, к кому обращен вопрос.
— Какой же ты будешь отец своим подданным, если у тебя такие зверские замашки с младых ногтей?!
Отрок Аркадий молчал, по-прежнему глядя вбок.
Мамка Елизавета пожаловалась государю:
— Их высочество и к моим котятам подбирался, да я моих спрятала под замок.
— Час от часу не легче!
— И еще кусаться они горазды.
— Хорошо, ну а кусаешься ты зачем?
Отрок Аркадий смотрел исподлобья, угрюмо молчал, и государь Александр Петрович скоро остыл к беседе. В четвертом часу дня он отправился вздремнуть в верхние комнаты, а Государственное Дитя послали гулять в сопровождении малолетних жильцов и мамки Елизаветы. Некоторое время молодежь носилась по стенам Кремля, вогнав в испарину бедную женщину, а потом забралась на Спасскую башню полюбопытствовать, нельзя ли сломать куранты. Пока жильцы пытались оторвать языки у колоколов, настроенных на первые такты «Богатырской симфонии», отрок Аркадий подкрался к мамке Елизавете, сказал с недетской злостью:
— Так ты ябедничать, гадюка! — И укусил ее за правую грудь, опять же с недетской силой.
Елизавета взвизгнула и что было мочи отпихнула от себя Государственное Дитя. В результате этого толчка случилось непоправимое: сила его была велика настолько, что мальчик перекинулся через каменный парапет и упал на кремлевскую брусчатку примерно с высоты десятого этажа, произведя при падении нехороший, тряпичный звук.
Первым оповестил народ о трагедии пономарь Архангельского собора, который шел к службе читать часы. |