— Потому что я скорее пошла бы на риск, — было ее неуверенное заключение.

— Но только представь себе вечера! — воскликнула тетушка, указывая носиком садовой лейки на «Уикемские особняки». — Стоит включить свет там или здесь, и вы окажетесь словно в одной комнате. Однажды вечером они забудут спустить шторы, и вы их увидите, а в следующий раз вы забудете спустить свои, и они увидят вас. Невозможно сидеть на балконе. Невозможно поливать цветы и даже разговаривать. Только представь себе: вы выходите на улицу, и тут же из двери напротив появляются Уилкоксы. И ты говоришь мне, что планы не нужны и что ты пошла бы на риск.

— Надеюсь, мне всю жизнь удастся рисковать.

— О, Маргарет, это так опасно.

— Но, в конце концов, — с улыбкой проговорила Маргарет, — риск никогда не будет большим, если у человека есть деньги.

— Как не стыдно! Какие возмутительные суждения!

— Деньги смягчают острые края, — заявила мисс Шлегель. — Храни Бог того, у кого их нет.

— Но это что-то новенькое! — сказала миссис Мант, которая собирала новые идеи как белка — орехи, и особенно любила те, что легко переносятся.

— Новенькое для меня. Разумные люди давно это поняли. Вы, я и Уилкоксы стоим на деньгах как на островах. У нас под ногами такая твердая почва, что мы вовсе забываем об их существовании. И только когда видим рядом семенящего человека, понимаем, что значит наш независимый доход. Вчера вечером, когда мы беседовали здесь наверху, у камина, мне пришло в голову, что мир в своей сущности основан на экономике и что самая страшная пропасть — это не отсутствие любви, а отсутствие средств.

— Я бы сказала, мысль довольно циничная.

— Согласна. Но мы с Хелен, когда нам придет в голову критиковать других, должны помнить, что у нас под ногами есть такие острова, между тем как многим приходится барахтаться под водой. Бедняки не всегда могут достичь уровня тех, кого им хотелось бы полюбить, и им едва ли удастся отделаться от тех, кого они любить перестали. Мы, богатые, можем. Представьте себе ту июньскую трагедию, если бы Хелен и Пол Уилкокс были бедны и не смогли воспользоваться железными дорогами и автомобилями.

— Похоже на социализм, — подозрительно проговорила миссис Мант.

— Называйте как хотите. Я бы сказала, что это значит жить, не пряча козыри под столом. Мне надоели богатые люди, прикидывающиеся бедняками и полагающие, что не обращать внимания на горы денег, которые помогают им выстоять над бушующим морем, — это правильная позиция. Я стою на шестистах фунтах в год, Хелен тоже, Тибби будет стоять на восьмистах, и по мере того как наши фунты, крошась, осыпаются в море, их количество пополняется — оттуда же, из моря, да, из моря. И все наши мысли — это мысли, поддерживаемые шестьюстами фунтами, да и все наши речи тоже. И поскольку нам не надо красть зонтики, мы забываем, что те, под водой, могут захотеть это сделать и иногда делают, и то, что здесь представляется шуткой, там оказывается реальностью.

— Они идут! Вон фрейлейн Мозебах. Для немки она, право, одевается прекрасно. О!..

— Что случилось?

— Хелен посмотрела на окна Уилкоксов.

— Почему бы ей не посмотреть?

— Прошу прощения, я тебя прервала. Что ты говорила о реальности?

— Я, как всегда, перевела разговор на себя, — ответила Маргарет таким тоном, как будто вдруг задумалась о чем-то своем.

— И все-таки скажи мне: ты за бедных или за богатых?

— Это очень трудно.