Передавать военные секреты врагу! Какие военные секреты мог знать младший служащий посольства, кто официально ему вверил бы? Это просто не могло быть правдой!

Но Уильям, после того как он навел справки о деталях, сказал, что это возможно.

– Ты знаешь страсть Эдвина к армии. Он стал другом Британского военного атташе ради одной вещи. А затем, черт его возьми, сделал изрядную ошибку. Его приняли в круг сверхосведомленных лиц, которые не замечали его существования, и он из кожи лез, чтобы восхвалять прусский милитаризм. Ты знаешь это, он сам нам рассказывал.

– Этот барон фон Хессельман! – с негодованием воскликнула Беатрис.

– И баронесса, – добавила Флоренс.

– Да, – сказал Уильям. – Талия фон Хессельман. Ты должна знать, Беа. Поэтому мы откладываем путешествие. У Эдвина была связь с этой женщиной. Это был заговор, конечно. И чтобы жить с ней, ему требовались большие деньги. Он влезал в долги, как это было предусмотрено, и затем люди предложили оплатить их. – Уильям облизал пересохшие губы. – За кое-какую информацию, которую он мог им дать. Пустяковую, возможно. Но полезную.

– Шпион! – вырвалось у Беатрис. – Наш сын!

Уильям расправил плечи.

– Да, мой отец не вынес бы этого. Нужно пережить это, Беа.

– Но суд не вынесет ему смертный приговор? – с выражением муки в голосе спросила Беатрис.

Эдвина казнят в каком-нибудь ужасном сыром тюремном дворе и зароют под булыжниками! Что это? Возмездие за то, что она позволила чахнуть больной Мэри Медуэй в тюрьме? Дикая мысль пронеслась в ее сознании, и она с трудом могла слушать мрачный беспристрастный голос Уильяма.

– Это зависит от степени вины. Я делаю вывод, что среди информации, переданной врагу, было много пустой; к счастью, всю эту историю подавили в зародыше. Я счастлив, что у мальчика не было настоящего таланта к шпионажу.

– Он благоговел перед уланами, – сказала Флоренс, – я верю, он бы играл в них, если бы они у него были. Уверена, что это обернется против него.

– Идеализм, – сказал Уильям. – Я долго разговаривал с Джоном Мертоном, который согласился защищать Эдвина. Он обратился с ходатайством улучшить содержание арестанта из-за его плохих глаз, и это укротит его амбиции по поводу армейской карьеры.

– Впервые в Оксфорде! – воскликнула Флоренс.

– Это странно из-за раннего развития. Такое, очевидно, мог сделать человек типа Эдвина. Но он, это факт, по своей сущности еще идеалист-школьник.

– Все эта баронесса, – с отвращением сказала Беатрис. – Он бросился в любовь, как школьник.

– Но она не была влюблена в него, конечно, – сказал Уильям. – В этом трагедия Эдвина.

Эдвину повезло, что у него был не только блестящий адвокат, но и разумный снисходительный судья. До того как вынести приговор, судья высказал свое персональное мнение о неуравновешенности личности как основании для его одержимости всяким милитаризмом. Ему казалось, что страна, которая была наиболее совершенна в количестве штыков и имела самую блестящую форму, достойна восхищения, и молодой человек восхищался, к сожалению, даже в ущерб его лояльности. Однако он начал грубо использовать свою карьеру и должен понести ответственность за последствия.

Эдвину присудили семь лет тюремного заключения. Судья встал и после вынесения приговора язвительно посоветовал Министерству иностранных дел в будущем более тщательно отбирать своих сотрудников.