– Но он джентльмен! – сказала Беатрис, и в ее голосе прозвучали нотки упрямства.

– Чепуха! – запротестовал папа, грохнув кулаком по столу. – Ты ничего не видишь, ты ослеплена блеском, и тебе вскружили голову. Придет время, когда твои чувства поостынут и ты будешь благодарить нас за нашу предусмотрительность.

Адвокаты обменялись огорченными взглядами. Они считали, что брачный контракт об имущественном положении женщины будет мешать сексуальным отношениям, и тогда у наследницы откроются глаза. А так это будет выглядеть, что совершенно ординарная женщина тоже заключила очень выгодную сделку, заполучив красивого мужчину, представителя знатной семьи, и к тому же старинный дом. А еще адвокаты подумали, что старый Боннингтон позже будет чваниться тем, что его дочь замужем за знатным джентльменом, вместо сегодняшней подозрительности и произвола.

Наконец все споры закончились. Папу убедили поставить свою подпись под ненавистным документом. Уильям Овертон, эсквайр, получит свои две тысячи в год. Хотя казалось, что папе это было неприятно, он считал, что такая сумма может помешать процветанию его прекрасного «Эмпориума». Но он согласился, только при условии, что «Эмпориум» будет принадлежать его дочери.

Даже если бы это были ее деньги, Уильям все равно намеревался тратить их в Париже. Беатрис знала, что она должна забыть об этом раз и навсегда. А как она еще могла наслаждаться своей щедростью? Ей доставит величайшее удовольствие и счастье дать ему возможность выбирать для нее платья.

– Месье Уорд, благодарю вас, – сказал он. – Бедная мисс Браун!

– Я должна была всю жизнь носить платья, которые она для меня выбирала.

– Почему? Ей нужно развивать в себе лучший вкус.

– О, вам не нравится мой дорожный костюм, жакет и юбка?

– Оставьте все это, моя драгоценная. Отдайте их при первой возможности горничной. Вы никогда больше не будете носить этот оттенок зеленого.

Беатрис улыбнулась доверчивой смущенной улыбкой и подумала, что стоило ей надеть на палец обручальное кольцо, как он по-хозяйски взял ее за локоть, чтобы помочь подняться на ступеньку вагона. Можно было подумать, что он хотел дать ей почувствовать уверенность в себе. Но это было не так. Она была пока что новобрачная, но время сделает свое дело: она избавится от своей уязвимости.

Унизительно, что она, Беатрис, была больна на маленьком пароходе, плывущем через канал. Она злилась на себя. Волнение на воде было едва заметно, но она не удержалась и посмотрела в иллюминатор, где то вверх, то вниз плескалось море. Она страдала. Помощь Хокенс состояла в том, что она принесла ей отвратительный желтый таз, пока Уильям с удовольствием пропадал на палубе и сидел в шезлонге, вытянув ноги.

Нет, это не морская болезнь. Она постоянно чувствовала себя ужасно. Уже на твердой земле, во Франции, она все равно испытывала тошноту и головокружение. Уильям, должно быть, чувствует отвращение к ней. Она теперь не та прелестная девочка, которая гонялась за бабочками. Беатрис вспомнила его замечание по поводу пристрастия к темно-зеленому платью, в которое она была одета, и чувство юмора вернулось к ней, она фыркнула коротким смешком. Уильям подумал, что она всхлипывает, и галантно взял ее холодную руку.

– Вам будет лучше, когда вы отдохнете. Вы просто очень устали.

В его обращении к ней прозвучали доброта и нежность. Обнаружив ее женскую хрупкость, он почувствовал себя более счастливым, это вызвало в нем приятное чувство превосходства. Он выглядел очень красивым в своем дорожном костюме, и она любила его так сильно и так мучительно. В отеле он настоял, чтобы она немедленно отправилась в постель, и заказал небольшой изысканный ужин ей в номер.