Да, сила, ловкость, сметливость, умение подлаживаться под обстоятельства жизни у моих тороватых земляков еще не иссякли. Дать ход этой инициативе, найти новые формы проявления ее и организации не только сверху, но и снизу, от самих производителей, - вот задача! Вот главная опора в устроении теперешней жизни. Не подавлять инициативу, а искать ее выхода в деле и в благотворчестве. В нынешнем же состоянии видимого равнодушия много парадоксов. Взять хотя бы соображение по части занятости жителей. Пителино выросло за последние двадцать лет вдвое, и никто, ни один человек, не работает на земле, то бишь в колхозе. В местном отделении совхоза работают только синормские, а все пителинцы устраиваются в районных конторах и около. "Не хватает кадров в учреждениях, - жаловались мне в райкоме. - Хоть караул кричи".

Да и немудрено: на тридцать колхозов да совхозов района приходится более сорока контор в райцентре. Где же взять людей на такую прорву учреждений? Ведь не сгонишь же скопом всех колхозников и совхозников обслуживать эти конторы. Надо же кого-то и на земле оставить. А эти учреждения не уменьшаются - все увеличиваются. Тут уже ходили толки, что в РАПО потребуется много новых специалистов, а где их взять?

Так думал я, бродя в субботний день по Пителину.

Напротив старой церкви, превращенной в товарный склад, посреди улицы толпился народ. Я подошел, разговорились. Оказывается, публика вышла с судебного заседания - объявили перерыв перед вынесением приговора. Здесь, на дороге, толпились любопытные, свидетели же и виновники сидели в палисаднике, возле небольшого деревянного здания суда.

- За что судят? - спрашиваю.

- Одних за то, что дрова возили, других за то, что покупали.

Я прошел в палисадник. Подсудимые сидели на лужайке под тополями, их было человек шесть; на скамейке же возле забора, поодаль от других, держали двух главных виновников - трактористов из Ерахтурского леспромхоза. К ним был приставлен милиционер, охранял, чтоб не общались с родственниками и вообще с посторонними.

Прислонившись спиной к тополю, вытянув прямо перед собой ноги, обутые в шерстяные носки и в калоши, сидела старуха и понуро смотрела в землю перед собой.

- Что, мамаша? За родственников переживаете? - спросил я, присаживаясь.

- Нет, я - подсудимая.

У нее худое лицо в глубоких темных рытвинах и слезящиеся голубенькие глазки, как цветочки льна под росой; на ней платочек в горошинку, повязанный углом, да белесая, застиранная спортивная куртка, расстегнутая на груди, и эти старенькие галоши, привязанные к ногам бечевкой.

- В чем же вы провинились?

- Тележку дров купила - вот и провинилась.

- Откуда дрова-то?

- Из лесу. Откуда же еще.

- Лес-то ваш, колхозный?

- Да нет. Говорят - леспромхозный. Оттуда и привезли.

- А колхоз почему вам не дает дров?

- Председатель говорит: нету...

- Да вы же в лесу живете! - удивляюсь я.

- Поди ты. В лесу живем, а дров нету.

- А мы сроду так - покупали кто где может, - отозвалась соседка ее, женщина в летах, но еще бойкая и плечистая.

- И вы подсудимая?

- И я, - смеется. - Две тележки дров купила по двадцать пять рублей за каждую.

- Пенсионерка?

- Пенсию получаю, но еще работаю. Я заведующая овцефермой.

- И вам колхоз не привозит дров?

- Некому за дровами-то ехать. Лошадей перевели, тракторов много, а трактористов не хватает.