Мне бы только хотелось, чтобы они вели себя поосторожнее и без надобности не рисковали бы жизнью… Тебе, Грундвиг, мои планы известны; ты знаешь, какую роль призваны играть эти благородные принцы. Приближается время, когда от них потребуются и смелость, и энергия. Мне именно и хотелось всегда, чтобы эти качества в них как можно больше развивались. Поэтому я возвращаю тебе свободу действий.
Сопровождай их всюду — и в море, и в степь, руководи ими, умеряй их пыл и постарайся, чтобы семье нашей не пришлось опять надеть траур. Помимо той высокой участи, которая их ожидает, попомни, что отец их двадцать два года оплакивает своего малютку сына и не перенесет новой потери.
— Никогда я не верил в смерть вашего сына, ваша светлость, — возразил Грундвиг, качая головой.
— Ты опять за старые бредни?
— Нет, ваша светлость, это не бредни… Надод плавал, как рыба, в тот день море было совершенно спокойно. Никогда бы не дал он дитяти утонуть и уж, во всяком случае, выловил бы его труп. Извольте также припомнить, что у входа в фиорд видели тогда какой-то чужой корабль.
— Ну, да, я знаю, ты ведь сочинил по этому поводу целый роман. Но я помню только, что Нада допрашивали и его родители, и я сам. Ему было обещано прощение и даже огромная награда, а между тем он твердил свое: мальчик упал в воду и пошел ко дну, я не успел его поймать. Почему бы ему не сказать правду?.. Может быть, я наказал его слишком строго, но ведь ему запрещено было брать Фредерика в море… Я и мать чуть с ума не сошли тогда от горя… Не будем больше об этом говорить, Грундвиг: старая рана и до сих пор у меня не зажила и болит при малейшем прикосновении.
— Извините меня, ваша светлость, но я никогда не перестану так думать
— до самой смерти. Вот уже двадцать два года я ищу по всему свету, ищу всякий раз, когда получаю от вашей светлости отпуск, и буду это делать до последнего вздоха. Верьте мне, ваша светлость, это последнее мое слово, и я, из уважения к вам, никогда больше говорить не буду, — но я убежден, что Надод отправился за наградой, потому что многим было выгодно уничтожить мужское потомство герцогов Норрландских. Разве теперяшняя шведская династия может забыть, что вы происходите от древних королей и что на сейме голштинская партия одержала верх над биорнской всего только большинством пяти голосов?.. Нет, ваша светлость, как вам угодно, но мальчика украли и воспитали где-нибудь в низкой доле, надеясь, что его никогда не отыщут… Но только ведь у него есть на груди ваш биорнский знак…
— Если бы твои предположения были хоть сколько-нибудь основательны, — перебил герцог, — то ведь и после того, наверное, делались бы попытки украсть и прочих моих сыновей…
— А вы разве уверены, ваша светлость, что таких попыток не было?
— Ты что-нибудь знаешь такое, чего мне не говорил, — сказал герцог, вдруг побледнев, как мертвец.
— Спросите, сударь, у Гуттора, — отвечал зловещим тоном слуга. — Вода фиорда не возвращает шпионов, которых в нее бросают.
Герцог вздрогнул.
Тем временем буря усилилась. Сделалось еще темнее. Ночь наступила окончательно. Вдали слышен был рев моря.
— Какая ужасная ночь! — вздохнул герцог. — Как только вспомню, что они отправились на самом легком из наших кораблей!..
— Это очень хорошо, ваша светлость, что на самом легком, — заметил Грундвиг. — «Сусанна», как пробка, может легко взлететь на самую высокую волну и безопасно спуститься. Кроме того, ваша светлость, не извольте думать, что ваши сыновья пустятся в плавание при такой погоде: они слишком для этого хорошие моряки. Наверное, они укрылись в каком-нибудь фиорде.
— Дай Бог, Грундвиг, дай-то Бог!
Вдруг Черный герцог вздрогнул: ему послышался вдали как бы слабый звук рога. |