Он откладывает нож и вилку, собирается с мыслями.

Ты всегда был себе на уме, Пэм, и раньше я втайне восхищался той свободой, которую ты сумел обрести в церковной дисциплине. Мы все тобой восхищались. При том, что ты заплатил за эту свободу, мы оба это понимаем. По таланту и уму, по тому, как ты учился в Йеле, ты, вероятно, должен был бы быть моим епископом. Но в другом смысле, мне тяжело делать то, что я делаю, это трудно — быть властью, которую такие, как ты, постоянно испытывают на прочность.

Такие, как я?

Прошу тебя, подумай об этом.

Он возвысил голос, в нем чувствуется гордость интеллекта. Здесь что-то не так.

Он смотрит на меня обезоруживающим взглядом своих голубых глаз. Мальчишеская прическа, хотя волосы седые. Спадающая на лоб челка. Потом его лицо освещается знаменитой улыбкой, которая тотчас испаряется, то была просто гримаса отвлечения от административных мыслей.

То, что я знаю об этих вещах, Пэм, я знаю хорошо. Саморазрушение — это не один акт. Это вообще не акт. Оно начинается исподволь и проявляется в мелких незначительных вещах, но когда оно набирает импульс, то человек разлетается во все стороны, на все триста шестьдесят градусов.

Аминь, Чарли. Как ты думаешь, не пора ли заказать двойной эспрессо?

Да, а чего стоит еще одно его замечание: мы в абсолютной растерянности, отец, видя, что происходит в твоей душе. Но я уверен, что ты не воспользуешься этой разрушительной силой.

Это может случиться, епископ, должен был ответить я. Но по крайней мере я пока не хожу к психоаналитику.

В полдень в мою дверь тихо постучали. Вначале она вела себя неловко и неуклюже, рассматривая книги, репродукции на стене и завалы бумаг на столе. Она пила только воду из-под крана. Очарованный ее умиротворенностью, я не стал много говорить. Она прошла в спальню и закрыла за собой дверь. Все происходило в полном молчании. Наконец я последовал за ней. Она лежала в постели, натянув простыню до подбородка. Вела себя застенчиво, неловко, все время отворачивая голову, уклоняясь от поцелуев, и мне пришлось принудить ее к ним. Пришлось держать ее для того, чтобы сделать то, ради чего она пришла ко мне.

После того, как все свершилось, я чувствовал себя так, словно к моей коже прилипли мокрые сине-зеленые лилии из пруда Моне.

Кража

Пятница

Все верно, старый мудрый пес Тиллих, Паулюс Тилликус. Как он строит проповедь? Подбирает текст и делает из него черт знает что. Обнюхивает слова, пробует их лапой: когда ты доберешься до сути, демон? Говоришь, что хочешь спастись? Что это означает? Когда ты молишь о вечной жизни, то, как ты думаешь, о чем ты, собственно, просишь? Паулюс, филолог Божий, Мерриэм-Вебстер докторов богословия, пастырь… немецкий. Неопределенность, в которой он нас держит, приводит нас на грань секуляризма — мы начинаем размахивать руками и бряцать оружием. Конечно, он каждый раз спасает нас, вытягивая из бездны, и все становится на свои места, мы вновь обретаем Иисуса. До следующей проповеди, до следующего урока. Потому что если Бог жив, то и слова нашей веры должны быть живыми. Слова должны возродиться.

Но мы для него просто паства. Запись продолжается.

Мы возвращаемся в лоно христианства, Паулюс. Возрождаются люди, а не слова. Ты можешь убедиться в этом, если посмотришь телевизор.

Суббота, утро

Ведомый интуицией, Божественный Детектив набрел на магазин ресторанного оборудования в Боуэри, ниже Хьюстона, где оживленно торгуют паровыми подогревателями, холодильниками, грилями, мойками, кастрюлями и наборами ножей. Куда до этой распродажи недавно открытой Тайпэйской торговой компании. Здесь продавали даже антикварный холодильник, работающий на газе. На его дверце остался отпечаток моей подошвы, дверь пришлось как следует пнуть — она никак не хотела закрываться. В одной из корзин мне удалось обнаружить набор чайных приборов из нашей буфетной, вспомоществование дорогих покойных дам.