«Всяк возжелавший обрести жизнь долгую и слугу верного и узреть кровь врагов своих надлежит вершить свой путь в город Коразин, дабы приветствовать там князя…» Следующее слово оказалось затертым, но не полностью, так что Рэксолл с уверенностью определил его как aeris, то бишь «воздух». Но далее следовала лишь одна строка по-латыни: «Quaere reliqua hujus materiei inter secretiora» (Прочее по сему вопросу искать надлежит среди материалов тайных)

Нельзя не признать, что это открытие представляло вкусы и пристрастия графа в довольно мрачном свете, однако для мистера Рэксолла, отделенного от покойного вельможи почти тремя столетиями, интерес последнего к алхимии и черной магии лишь делал его более живописной и привлекательной фигурой. Естественно, что прочтя эти бумаги, наш исследователь совсем по-новому взглянул и на висевший в холле впечатляющий портрет, так что когда он направился к себе в гостиницу, все его мысли вертелись вокруг графа Магнуса. Он не обращал внимания на окружающий ландшафт, не чуял запахов вечернего леса, не замечал отблесков закатного света на глади озера и был весьма удивлен, обнаружив, что за несколько минут до ужина ноги сами привели его не в трактир, а ко входу в усыпальницу.

— Ага, — пробормотал он, — вот ты где, граф Магнус. Мне бы очень хотелось тебя увидеть.

«Подобно многим, ведущим уединенный образ жизни, — пишет он, — я имею привычку разговаривать вслух сам с собой, конечно же не ожидая ответа. Не последовало его, возможно, к счастью, и на сей раз; во всяком случае словесного. Правда, едва отзвучали мои слова, в усыпальнице что-то звякнуло. Я вздрогнул от неожиданности, но тут же решил, что убиравшаяся там женщина попросту уронила на каменный пол железку или медяшку. А граф Магнус наверняка спит очень крепко».

В тот же вечер трактирщик, знавший о желании мистера Рэксолла познакомиться с местным церковным клерком (какового в Швеции принято именовать диаконом), представил его этому служителю в холле гостиницы. В первую очередь англичанин заручился разрешением завтра же посетить усыпальницу де ла Гарди, а затем в ходе завязавшегося общего разговора вспомнил, что в обязанности шведских диаконов входит наставление мальчиков и девочек в вопросах веры перед конфирмацией и решил освежить свои библейские познания.

— Можете ли вы рассказать мне что-либо о Коразине?

Диакон несколько удивился, но охотно напомнил о постигшем это место проклятии.

— Думаю, там теперь одни развалины, — предположил мистер Рэксолл.

— Я тоже, — отозвался диакон. — Мне доводилось слышать, как кое-кто из старых диаконов говаривал, будто там должен родиться Антихрист, и ходили разные слухи…

— Что за слухи? — живо полюбопытствовал Рэксолл.

— Я как раз хотел сказать «слухи, которых я толком не запомнил», — откликнулся диакон и вскоре откланялся.

Зато трактирщик остался один на один с англичанином, твердо настроившимся вытянуть из него все, что возможно.

— Герр Нильсен, — промолвил он, — я уже разузнал кое-что о Черном Паломничестве. Почему бы вам не взять да и поведать мне, что знаете вы? Что привез оттуда граф?

Либо у всех шведов принято не спешить с ответами, либо же трактирщик составлял исключение — то мне неведомо, однако, по свидетельству Рэксолла, герр Нильсен таращился на него добрую минуту, прежде чем вымолвил хоть слово. Потом он приблизился к своему постояльцу вплотную и медленно, словно с усилием, заговорил:

— Стало быть, так, герр Рэксолл, могу я рассказать вам одну маленькую историю, но только и всего. Только и всего. Как закончу, так все — больше меня ни о чем не спрашивайте.