— Охотно верю, — отозвалась Андреа, прихлебывая кофе. — А ты что, ждала, что денежный мешок окажется приятным или хотя бы нормальным типом?

— В какой-то момент мне почудилось, что он не совсем человек. Я очень отчетливо это почувствовала.

— А он и не человек, Марли. Ты разговаривала с проекцией, спецэффектом…

— И, тем не менее… — она беспомощно повела рукой и тут же почувствовала досаду на саму себя.

— И, тем не менее, он очень, очень богат и платит тебе кучу денег за то, чтобы ты сделала что-то, к чему ты, возможно, уникально подходишь. Улыбнувшись, Андреа расправила тщательно заглаженный угольно-черный манжет.

— У тебя ведь не такой уж богатый выбор, правда?

— Знаю. Пожалуй, это меня и тревожит.

— Ну-у, — протянула Андреа, — я думала, что смогу ненадолго оттянуть этот разговор, но у меня есть еще кое-что, что может тебя встревожить. Если «встревожить» здесь подходящее выражение.

— Да?

— Я подумала, было, может, вообще не стоит тебе об этом говорить, но уверена, что рано или поздно он все равно до тебя доберется. Я сказала бы: он чует деньги.

Марли осторожно поставила пустую чашку на заваленный журналами столик из индийского тростника.

— У него очень острый нюх на такие вещи.

— Когда?

— Вчера. Началось, думаю, примерно через час после того, как должно было состояться твое собеседование с Виреком. Он позвонил мне на работу. Он оставил записку здесь, у консьержа. Если я уберу экранирующую программу, она кивнула на телефон, — уверена, он позвонит в течение получаса.

Вспомнился взгляд консьержа, позвякивание велосипедной цепи.

— Он сказал, что хочет поговорить, — продолжала Андреа. — Только поговорить. Ты хочешь поговорить с ним, Марли?

— Нет, — ответила она голосом маленькой девочки, высоким и ломким. А потом: — Он оставил номер?

Вздохнув, Андреа медленно покачала головой, потом сказала:

— Да, конечно, оставил.

Глава 9

ВВЕРХУ, НА ПРОЕКТАХ

Тьму наполняли узоры — как пчелиные соты цвета крови. Было тепло. И по большей части мягко.

— Ну и бардак, — сказал один из ангелов. Голос оказался женский и доносился откуда-то из далекого далека, но звучал нежно, музыкально и очень отчетливо.

— Надо было перехватить его еще у Леона, — сказал второй ангел — тоже женщина. — Наверху это не понравится.

— У него, похоже, что-то было в этом большом кармане, видишь? Карман разрезали, чтобы это что-то вытащить.

— И не только карман, сестренка. Господи. Вот.

Узоры качнулись и поплыли, когда кто-то подвинул его голову. Холодная ладонь у него на щеке.

— Не испачкай себе рубашку, — сказала первый ангел.

— Дважды-в-День это не понравится. Как, по-твоему, с чего это он так сорвался и побежал?

Его это выводило из себя, потому что хотелось спать. Разумеется, он спит, но почему-то в его мозг просачиваются искусственные сны Марши, и он барахтается в рваной путанице фрагментов из самых разных серий «Важных мира сего». Мыло тянулось беспрерывно еще до его рождения, сюжет — этакий многоголовый солитер повествования, извивающийся, как магнитная лента, каждые несколько месяцев сворачивался кольцом, чтобы поглотить самое себя, но потом отращивал новые головы, жадные до напряжения и накала страстей.

Наконец Бобби смог увидеть этого корчащегося червяка целиком, во всей его длине, таким, каким Марше его никогда не увидеть, — удлиненную спираль «сенснетовской» ДНК, хрупкий дешевый эктоплазм, сосущий соки из бесчисленных голодных мечтателей.