— По счастью, все это прошло. В настоящий момент война за независимость завершена. Вооруженный нейтралитет прекратил свое существование.

— Надеюсь, не вполне. Ведь Англия продолжает применять свои прежние начала и притом с таким усердием, что нейтральной торговле может грозить полное уничтожение.

— Об этом и речь, дорогой граф. Вам предстоит обнаружить и опереться на анти-английские силы при дворе. Сложность заключается в том, что план Вооруженного нейтралитета принадлежит воспитателю наследника графу Никите Панину, но он безусловно невыгоден для планов Потемкина, который — и это надо прежде всего иметь в виду — хочет полного присоединения к Российской державе Крыма. Вот вам расстановка сил при дворе. Что же касается фаворитов, думается, все они ставленники той или иной стороны. Этим вам и придется руководствоваться. Но — ради Бога! — не упускайте из виду Потемкина. Если бы вам удалось навязать ему свою дружбу! Между прочим, ценой любых подарков. Он крайне тщеславен и корыстолюбив. Но прежде всего тщеславен.

— Бывший фаворит! Он должен иметь раненое самолюбие.

— И он его имеет. Отнеситесь к нему возможно почтительнее. Пусть он ощутит блеск двора настоящего короля — Людовика XVI! Пусть благодаря вам он почувствует себя причастным к парижской жизни.

— А язык общения? Переводчик всегда ставит между людьми трудно преодолимую преграду.

— Потемкин может изъясняться по-французски. Его выговор ужасен, но к этому можно привыкнуть.

— Вы не представляете, что мне доводилось слышать в Америке!

— И вот еще. Я уполномочен передать вам этот ларец с драгоценностями. Вы вправе употребить их на подарки соответствующим лицам. С последующим подробным отчетом, разумеется. А в остальном — пусть вам сопутствует удача, граф. Отправляйтесь в Россию без промедления.

Гатчинский дворец. Кабинет Павла. Великий князь Павел Петрович и Е. И. Нелидова.

— Ваше величество, иногда мне кажется, что вы начинаете тяготиться вашей Гатчиной.

— Моей Гатчиной! Моей! Вы прекрасно знаете, Катишь, она навязана мне императрицей в 1783-м году. Именно навязана.

— Ваше величество, разве это имеет принципиальное значение, когда все здесь сделалось по вашему вкусу и указанию? Здесь все дышит вами. И любовью к вам. И где еще вы могли бы так беспрепятственно посвящать время маневрам и смотрам?

— Но вы же их не терпите, Катерина Ивановна.

— А разве женщине обязательно испытывать восторг от мужских занятий, тем более занятий полководцев? Я могу отдать должное внешней стороне всех дефиле, но я покажусь вам только смешной со своими замечаниями, не правда ли? Главное — все здесь рядом со дворцом.

— Но неужели вы не заметили, как избегают Гатчины все флигель-адъютанты? С каким пренебрежением они относятся к нам?

— К вам? Ни в коем случае, ваше высочество! Речь идет о страхе перед неудовольствием императрицы, а в конце концов, положение… флигель-адъютанта слишком зыбко.

— Если бы они боялись императрицы, то, по всей вероятности, так не бежали бы от ее милостей. Иногда они напоминают мне яблоки, которые осенним временем осыпаются с дерева.

— Да, я знаю, им запрещено прямое общение с Малым двором.

— Тогда на что же вы в претензии, ваше высочество?

— Да, и эта история с митрополитом Сестренцевичем…

— Вот именно о ней и я только что хотела сказать. Митрополит действительно заболел.