Посреди залы сидели бледные крючконосые старухи в лохмотьях, окружив огромную сковороду, в которой что-то жарилось. Приблизившись, граф увидел в ней странно растёкшиеся голые человеческие тела, разъятые на части и перемешанные друг в друге, как яйца в яичнице; особенно его поразило то, что эти люди были живы, несмотря на страшное изменение их тел: они извивались и корчились, из их расплывшихся искажённых ртов вырывались вопли, исполненные такой муки, что сердце Рейхарда сжалось от страха и тоски. В сковороде жарились бёдра, колени, груди, животы; ведьмы мешали их большими вилками. Одна из старух ткнула вилкой в торчащий мужской орган, и крик жарившегося перешёл в надсадный визг. Тогда ведьма, придерживая член вилкой, начала резать его ножом. Граф отвернулся от столь отвратной картины, и сразу ему предстала другая, не менее мерзостная. Обнажённые женщины висели на стенах вниз головами, и из их влагалищ высовывались острые мордочки крыс. Женщины в исступлении кричали и дёргались, испытывая нестерпимую боль бесконечно длящегося оргазма, который вызывали в них мохнатые твари.

Не найдя среди повешенных Леоноры, граф направился к дальним дверям. Однако, чтобы добраться до них, ему пришлось пройти через груду отрубленных голов, у многих из которых были размозжены черепа и выколоты глаза; головы орали и вопили, вливая свой крик в вопли жарившихся на сковороде мужчин и подвешенных женщин. Когда граф пробирался через них, они зубами хватали его сапоги, норовя прогрызть их и добраться до живой плоти. Миновав страшный зал, рыцарь стал подниматься по следующей лестнице, ведущей в покои Леоноры. Ступени вздрагивали под его ногами и скрежетали подобно открываемым гробам. Неожиданно граф обнаружил, что лестница и в самом деле превратилась в вереницу гробов; ступая по ним, он чувствовал снизу глухие удары, будто мертвецы стремились вырваться из своих деревянных жилищ. Некоторым это удавалось, крышки открывались и из них высовывались почерневшие кости; суставы пальцев скрючивались и пытались схватить путника. Идя, граф не раз терял равновесие и едва не падал; иные гроба рассохлись настолько, что проламывались, когда его нога наступала на них. Нога по щиколотку проваливалась в гроб, и граф чувствовал, как цепкие кости обхватывают её; он с силой выдёргивал ногу из пролома, и на его сапогах оставались висеть вцепившиеся в них костяшки пальцев, вырванные из суставов оживших скелетов.

Стоны, вопли и треск проламываемых гробов сопровождали графа неотступно, когда он всходил по жуткой лестнице. Взоры его были устремлены вперёд, к высоким створчатым дверям, за которыми тускло и призрачно мерцало багровое пламя. Миновав лестницу, он вошёл в эти двери и внезапно очутился в чудовищной глотке, усеянной громадными зубами. Зубы, как ворота, сомкнулись за его спиной и в багровеющей тьме на него надвинулся небывалых размеров язык, который смял бы и отбросил графа прямо на зубы, способные единым махом перерубить его пополам, если бы он не полоснул по языку мечом. Из зловонной гортани исторгся оглушительный вой, и видение сгинуло.

Граф стоял в начале длинной галереи. В узкие вытянутые окна вливалось бледное сияние таинственной молнии, озаряя заполнявших галерею мертвецов, застывших в тех позах, в каких их когда-то застигла внезапная смерть. Все они гнили в пыли и в лохмотьях паутины, которая затягивала здесь всё, дотягиваясь до окон и уходящих ввысь потоков. После диких воплей и криков в нижних залах тишина в галерее казалась мёртвой. Всё здесь было немо и неподвижно. Граф двинулся вперёд, переходя из бледного света в глубокую тьму, волоча за собой куски прицепившейся к сапогам паутины, задевая ссохшиеся тела, которые валились со смутным шорохом.

Неожиданно в дальнем конце галереи взметнулось пламя. Граф замешкался, но через мгновение продолжал путь, приближаясь к огню, который вырывался из совершенно гладкого каменного пола и плясал перед высокими дубовыми дверями, не опаляя их. У дверей Огненный Страж заставил рыцаря остановиться.