Изменить размер шрифта - +
Графиня неопределенно обещала использовать свое влияние в интересах кардинала. В каких интересах? Ответить трудно, — повторяю, в этом деле все бессмысленно.

Довольно бессмысленна была и та знаменитая сцена, которая, конечно, встает в памяти каждого читателя, когда речь заходит о деле об ожерелье: сцена с подставной королевой в версальском «боскете Венеры». Между тем именно эта сцена к делу прямого и тесного отношения не имела. Напомню ее лишь кратко.

В ту пору центром Парижа был сад и галерея Пале-Руаяльского дворца. Благодаря предприимчивости владельца, герцога Орлеанского, их слава именно тогда стала распространяться по всему миру. «Пале-Руаяль — это маленький город, нет, это целое государство!» — восторженно писал позднее Дюкке. В саду этого дворца, от которого столь непонятным образом отлетела жизнь, в три часа дня гулял весь веселящийся Париж. Там гуляли, естественно, и Ламотты. На одной из таких прогулок (в конце весны 1784 года) граф познакомился с девицей Николь Леге; она называла себя модисткой. В ней не было ничего замечательного, кроме одной особенности: Ламотта поразило ее сходство с королевой Марией-Антуанеттой. Сходство, по свидетельству современников, было действительно необыкновенным, — знатоков, безошибочно распознающих в человеке «породистость», «расу», голубую кровь, белую кость, это обстоятельство должно было бы повергнуть в смущение: парижскую модистку, дочь инвалида Леге, нельзя было отличить от французской королевы знатнейшего в мире Габсбургского рода!

Кому именно пришла в голову гениальная мысль, графу или графине, — этого мы не знаем; думаю, что скорее — графине. Заключалась мысль в следующем: кардинал де Роган хочет войти в милость к королеве, — что, если ему выдать за королеву девицу Николь Леге?! С какой целью? Роган, конечно, выразил бы благодарность людям, устроившим это дело. Однако уж очень велик был и риск. На всем этом предприятии был налет шалой истерической шутливости, свойственной именно госпоже Ламотт. Шутливость сказалась и в том, что модистку Леге назвали «баронессой Олива». Это имя, Oliva, было анаграммой имени королевского рода Валуа, к которому принадлежала графиня Ламотт. Таким образом, уже без всякой необходимости, уголовный элемент в деле усиливался, против организаторов создавалась новая улика или подобие улики.

Рогану было объявлено, что королева по ходатайству госпожи Ламотт согласилась в величайшем секрете назначить ему свидание в Версальском парке. Кардинал был в восторге. В ночь 11 августа он прокрался в темный «боскет Венеры», расположенный у лестницы, поблизости от дворца. Через несколько минут появилась Николь Леге, в белом платье из индийского муслина, с какой-то «Thérèse blanche» на голове, — ее одели под королеву, но впоследствии госпожа Ламотт говорила: «Бедная девушка была разукрашена, как церковная рака». Ламотты убедили глупую модистку оказать им эту услугу, не вполне объяснив ей, в чем дело. Обещали ей 15 тысяч ливров (дали только 4 тысячи), приехали за ней в коляске, по-видимому, не много ее напоили и сопровождали ее к месту свидания. Тем не менее дрожала она как осиновый лист: при всей своей глупости должна была понимать, что такая шутка может кончиться плохо. Все было заранее условлено. Увидев кардинала, Ламотты исчезли. Роган поклонился до земли и поцеловал юбку «королевы». Она что-то пролепетала и не то подала, не то уронила розу, которую держала в руке. В это мгновение к ним подбежал «придворный» и взволнованно прошептал: «Сюда идут...» «Королева» исчезла. Кардинал восторженно прижимал розу к сердцу (он потом носил эту розу в драгоценной оправе).

Если можно себе представить вопрос, который очень трудно было бы связать с этой глупой комедией, то позволительно таковым считать равноправие евреев во Франции. Думаю, что и тут дело не обошлось без игривого ума госпожи Ламотт.

Быстрый переход