— Старшина архонских граничар, оказавших нам гостеприимство и принявших участие в нашей беде, которая надеюсь, осталась позади.

Хат и Обух обменялись поклонами.

Тем временем матросы завели канаты, шнека и большой корабль подровнялись, канаты натянулись, весла ударили по воде, сидящий на мели корабль рвануло, все затаили дыхание, и только гребцы усердно налегали на весла. Минута, другая, корабли словно бежали на месте, но вот они чуточку подались вперед, еще, и освобожденный корабль закачался на глубокой воде. Матросы и граничары приветствовали его радостными криками. После этого часть команды первого корабля перешла на второй, и караван тронулся в обратный путь, к Лихоте. Теперь подменять гребцов не требовалось, и Самоха, по доброму воинскому обычаю, с легкой совестью проспал всю дорогу и проснулся, только тогда когда корабли швартовались к пристани. Потом он еще помогал сносить на берег раненых хурренитов. На этом беспокойный день закончился.

ГЛАВА 3

Несмотря на то, что солнце уже село, вокруг Гостиного двора толпились любопытные. Протолкавшись сквозь их толпу Жуч и Самоха отправились восвояси. Впереди ждали радости праздника на Поганом хуторе, но в запасе еще было часа три времени.

Сначала следовало зайти к Жучу. Жуч действительно был сиротой, его родителей унесла черная лихорадка, свирепствовавшая в Пойме десять лет тому назад. Воспитывала Жуча бабка, но и она уж пару лет как померла. Поэтому Жуч жил один, в ветхой хибаре, на самой окраине, возле полуосыпавшегося, заросшего кустарником, земляного вала, окружавшего город. Один вид этого жилища приводил лихотских невест в состояние тихого ужаса. Они ведь не знали, что Жуч решил в скором времени разбогатеть, нанять каменщиков в Архоне и отгрохать хоромы не хуже, чем у кузнеца Маха Кувалды, только гораздо более удобно устроенные для роскошной жизни и веселого времяпровождения. Понятно, что после этого глупо было тратить время и силы на ремонт хижины с земляным полом, светящейся как решето от бесчисленных дыр и щелей. Жуч и не тратил, так и жил, деля кров и пищу с приблудившимся псом, которого окрестил Фирком.

Собак похожих на Фирка в Лихоте не было, откуда он взялся — неизвестно. Словно ветер, гуляющий над ночной Поймой, отяжелев от запаха речной воды и близкой смерти, цветов и трав, сгустился вдруг и воплотился в щенка, скулящего под дверью хибары. При виде вышедшего на звук Жуча, в щенячьем голосе явственно прорезались требовательные нотки. Найденыш был с норовом. Это понравилось Жучу, и он занес гостя в дом. На свету щенок оказался донельзя грязным существом мужского пола. Пришлось снимать со стены лохань и греть воду. При виде этих приготовлений щенок понял, что пробил его последний час, и разразился истошным визгом, который привлек гуляющего неподалеку Клепилу. Глядя, как мокрый и перепачканный Жуч моет отчаянно брыкающегося кобеля, Клепила сказал:

— Хороший пес. Видишь, на задних лапах пятый коготь, значит он может отпугивать нечистую силу. — Отпущенный на свободу, щенок, яростно отряхнулся, окутавшись облаком водяных брызг и, прыгнув, вцепился Клепиле в лодыжку. — Ну, что я говорил, непростая собака, — сказал ведун, отцепляя от себя щенка.

Фирк вырос в могучего пса, словно облепленного густой, свалявшейся шерстью, серой на спине и желто-коричневой на брюхе и боках. Ее не могли прокусить даже свирепые красные муравьи.

Понятно, что никакого хозяйства, огородов там, скотины, и прочих глупостей у Жуча не было, в свободное от боев и походов время он промышлял в Заречье гречишным медом. Фирк стал незаменимым спутником в этом промысле. Он всегда чувствовал близость пчел и давал об этом знать, прижимаясь к ногам Жуча и негромко рыча. Но кроме пчел имелись у Жуча и другие противники. Те же, например, халаши или менкиты, которые тоже были большими ценителями меда.