– Пей, – хмыкнул Лузин, отворачивая горлышко и наливая золотистую жидкость в рюмку Скорого. – Мне еще за руль садиться, так что я чисто символически. Вообще-то она у меня уже месяц мертвым грузом стоит. Не перевариваю я заокеанское. Так, для расширения кругозора попробовал, – добавил он, объясняя тем самым, почему бутылка была открыта.

– Не знаю. Я, например, экзотику люблю, – пожал плечами хозяин квартиры. – Ну что, за удачу!

На некоторое время за столом воцарилась тишина, нарушаемая лишь позвякиванием вилок о тарелки.

– Ты как себе представляешь работу с Бобром? – оторвавшись от пельменей, неожиданно спросил Лузин.

Скоробогатов плеснул себе в рюмку еще виски и, не выпуская бутылки из рук, вопросительно посмотрел на собутыльника.

– Нет, мне не надо! – замахал руками Лучок. – Я же говорю, не могу я это пить. – Для убедительности он плеснул себе немного водки.

– Как знаешь, – пожал плечами Скорый, оставляя Игоря в покое. – Хозяин – барин. По мне, так эта беда лучше. Нашей, пока полный желудок не зальешь, ни в одном глазу, а после этой – сразу на душе хорошо.

– Знаю, с чем к тебе приходить, – самодовольно ухмыльнулся Лузин. – Так ты не ответил на мой вопрос по поводу Бобра.

Выпитое немного сняло напряжение, и Игорь в обществе Скоробогатова чувствовал себя уже более раскованно.

– Слушай, за этим, – Скорый постучал по бутылке вилкой, – дела не решаются.

Спустя час, поднявшись со своего места, Скоробогатов не удержался на ногах и рухнул на пол, ударившись лбом о край табурета.

«Готов», – с облегчением подумал Лузин, наблюдая за тем, как хозяин квартиры, немного поворочавшись, заснул, так и не дойдя до туалета. Впрочем, дискомфорт, вызванный переполненным мочевым пузырем, длился недолго. Через несколько минут под ним растеклась лужа, окончательно сигнализирующая о глубоком сне «любителя экзотики».

Лучок принялся за дело. Он разлил на кухне остатки бульона от пельменей и перевернул стол. Аккуратно, чтобы не было слышно соседям, разбил тарелки и несколько рюмок. Затем, взяв топорик для разделки мяса, прошел в комнату и принялся там курочить мебель.

Когда со стенкой и креслами было покончено, а обшивка дивана была вспорота, он откромсал от штор внушительный кусок, до половины сжег его в ванной, после чего бросил на середину комнаты.

Оглядев результаты своего труда, удовлетворенно хмыкнув, подошел к телефону.

– Алло, это квартира Скоробогатовых? – спросил Лузин.

– Игорек, это ты? – Скоробогатов-старший узнал по голосу товарища своего сына. – Что-нибудь случилось?

– Да, дядь Вова. Вадим опять перебрал. – Он обвел взглядом комнату. – Дома все переломал, диван вспорол, кричал, что в нем что-то шевелится.

– Опять в запое, – ужаснулся отец.

Скорый изредка уходил «в штопор», и его родители это знали.

– Сейчас вроде бы притих, но мало ли что. Звери ему какие-то мерещились, – продолжал врать Лучок, – даже костер пытался развести прямо в комнате. У меня деньги есть, давайте его на Ясную определим, а то – не дай бог что…

– Давай, ты пока их вызывай, а я сейчас приеду…

Обязанности были не ахти какие. Принимать очередных больных, контролировать соблюдение ими внутреннего распорядка.

Пару раз за дежурство приходилось выезжать на вызовы. Как бы невзначай пролистав документацию дежурного врача, он выяснил, что в те дни, когда скончались люди, смертью которых заинтересовался Навродский, дежурил один и тот же человек – Курмачов.