— Вот, смотри, это как раз Марта Краушенбах, ты, кстати говоря, очень на нее похожа, такая же красавица. Говорят, она была брюнеткой с голубыми глазами, и все мужчины нашего города были в нее влюблены. Но она, конечно, любила только своего Гюнтера…

— Так, постой… Что-то я не совсем въехала… Ты сказала, что отец Марты, ну, мой прапрадед, мельник и пекарь Петр Краушенбах, после смерти своей единственной дочери Марты остался совсем один и не хотел, чтобы его богатство досталось чужим людям, так?

— Так…

— Но Марта умерла родами, значит, она была замужем. Ее муж что, тоже умер? Что, они все поумирали?

— Нет, Гюнтер еще долго жил, и его фамилия была другая… Дай-ка вспомню… Нет, мысль крутится, но поймать ее не могу…

— Но тогда и Марта тоже носила другую фамилию.

— Понимаешь, она недолго носила фамилию мужа, как раз девять месяцев, что была беременна… Поэтому в памяти людей она так и осталась Мартой Краушенбах. К тому же она и замуж-то вышла поздно, когда ей было уже тридцать.

— А почему ее отец Петр решил спрятать золото от своего зятя?

— Правильный вопрос… Насколько я поняла, он возненавидел своего зятя за смерть дочери, он решил, что всему виной ее беременность, кажется, мать этого Гюнтера тоже умерла родами… Короче, мы с тобой уже в такие дебри забрались…

— Ну и главный вопрос: почему Петр решил, что его жизнь не имеет смысла, ведь у него же родилась внучка, Катрин?!

— Знаешь, как иногда бывает… Когда роженица умирает, то человек, который ее любил, сваливает всю вину на родившегося ребенка… Но в нашем случае, если даже дед твоей бабушки Катрин, Петр Краушенбах, и задурковал после смерти своей дочери, то уж ее отец, Гюнтер, делал для нее все, что мог. Когда-то его семье принадлежал большой дом…

— И где он сейчас?

— Там сейчас инфекционная больница…

— Фу! Это же наше родовое гнездо!

— Что поделать, советская власть все отобрала…

— А что, если вернуть? Сейчас же это можно сделать…

— А тебе это надо? Думаешь, это так легко сделать? Нужны деньги, много денег… А уж сколько документов — пропасть!

— Но в принципе-то возможно?

— Да говорят, один псих решил вернуть себе Кремль, считая себя прямым и чуть ли не единственным потомком Рюриковичей! Зачем тебе эта инфекционная больница, пропитанная этой самой инфекцией и забитая больными? Да будь у меня вот лично деньги, я бы построила, быть может, копию этого особняка, провела бы туда новые трубы, сделала отопление… Причем строила бы прямо на берегу Волги, рядом с дедовскими развалинами мельницы… Там такая красота!

— А это что такое? — Маша поднесла к глазам небольшой затемненный снимок, на котором были изображены кусты, камни…

— Да вот как раз это вроде бы и есть склеп, — сказала Людмила, откровенно зевая, поднимаясь и принимаясь убирать со стола.

— Какой же это склеп, когда здесь одни кусты?

— А ты приглядись повнимательнее…

— Да я вижу — тут нет никакого склепа! Камни…

— Ты не смотри на эти камни, ты смотри в середину этих кустов, там должен быть вход в склеп.