— Кара, я винил его. В смерти мамы. В моем ранении. Если бы он был дома, заботился о своей семье, как должно, ничего этого не случилось бы. — Эти слова принадлежали мальчику, которым он был когда-то. Мужчина, которым он стал, думал совсем иначе.

Во всяком случае, Брукс себя в этом убеждал.

— Когда я очнулся и понял, что мамы больше нет, я от всей души желал, чтобы вместо нее умер отец. — И продолжать так думать, даже после визита отца в больницу. Мечтал об этом пока… — Через несколько дней после выписки, меня навестил его капитан. Я тогда жил у деда.

Отец матери вел замкнутый образ жизни. Он был богатым человеком и жил в старой, самой респектабельной части Атланты. Старик так и не простил единственную дочь за брак с полицейским и как раз собирался бороться за опеку над Тоддом, когда капитан принес ужасные новости.

— Что ты почувствовал, когда узнал о случившемся? — Кара прижималась к его обнаженному телу — кожа к коже — и этот контакт почему-то успокаивал. Она продолжала поглаживать шрам: нежно, мягко… В таинственных глазах не было осуждения. Только сострадание. Тепло.

Тепло посреди мрака.

Его кожа уже не казалась такой холодной, но внутри… Брукс чувствовал, что его сердце все еще сковано льдом.

— Твою мать, я был так счастлив, что Тони Коста подох. Охренеть как счастлив.

Кара поцеловала его грудь. Прямо туда, где бьется сердце.

— А что ты почувствовал к отцу?

Дикую ярость.

— Кара, он не должен был умирать. Он мог сделать все, что угодно, но не должен был умирать.

— Может, ему казалось, что это единственный выход.

— Что ж, тогда он чертовски сильно ошибался. — Поступил как трус. Выбрал легкий путь.

— А вдруг он решил, что подвел тебя, твою мать. Он всю жизнь защищал других, и ему тяжело было смириться с тем, что он не смог постоять за самых дорогих ему людей.

Ага, мозгоправы тоже твердили что-то вроде этого. Говорили, что отец сильно переживал, потерял способность мыслить здраво после убийства жены.

Но правда заключалась в том, что отец сам решил застрелиться. Это был его выбор.

Он захотел покинуть сына и весь мир.

Вот за это Брукс не мог его простить. До сих пор.

Глубоко в душе обида была жива.

— Ты ненавидишь его, да? — Опять никакого порицания. Осуждения. Простой вопрос. И пристальный взгляд.

— Долгое время так и было. Я до сих пор чертовски зол на него, но… — По правде? — Ненависть отнимает слишком много сил. Я хотел бы, чтобы отец был другим. Чтобы я был другим. Но ненависть к мертвому человеку не сделает мою жизнь лучше.

— А то, что ты его винишь, сделает?

Брукс дернулся, услышав прямой вопрос. Внезапно ему захотелось встать с кровати и оказаться как можно дальше от Кары. И в то же время обнять ее крепко-крепко.

— Детка, это помогает мне засыпать каждую ночь.

— Нет, не думаю. — Теперь она целовала его в губы. Не страстно. Легкими прикосновениями, почти невесомыми, но успокаивающими. — Ничто не может облегчить горечь утраты. Ничто.

В ее голосе сквозила убежденность, будто она знала, о чем говорит. И боль потери.

Брукс откинул назад ее волосы и задался вопросом, что является причиной ее грусти. Почти такой же глубокой, как его собственная.

Ему хотелось спросить. Он рассказал об отце, потому что хотел, чтобы Кара ему доверилась... как он доверился ей.

Но сейчас было не время для расспросов, Тодд прекрасно это понимал. Может потому, что открыл слишком много о себе. Слишком быстро.

— Если ты винишь его, почему же стал копом?

Брукс решил, что скажет правду.

— Потому что хотел доказать, что он был неправ.

А еще ему хотелось помогать людям, так, как он не смог помочь матери.