И когда пропавший без вести Эбергард завоевал себе славу и богатство в отдаленных частях света, приобретая своей энергией и отвагой громкое и благородное имя, Леона, казалось, по стопам матери готова была взяться за суму, расточив последние остатки своего когда-то большого состояния.

Но графиня Леона Понинская, дочь властолюбивого корсиканца, дух которого она отчасти унаследовала, искала и нашла случай удовлетворить свою страсть к господству, а вместе с тем и к богатству.

Когда у нее не стало средств, чтобы блистать в обществе под именем графини Понинской, она решилась пристать перед этим самым обществом в обличье мисс Брэндон, давая не виданные до тех пор представления.

Леона играла со львами, купленными ею на остатки средств, как с котятами. В глазах этой женщины была какая-то магическая сила. Она одним взглядом могла укротить царей пустыни и заставить их смиренно лежать у своих ног.

Распродав все свое имущество, Леона сохранила по какой-то странной случайности письменный стол Иоганна. Она так привыкла к нему, что оставила его у себя даже и после того, как снова разбогатела. Она купила роскошный дворец в столице, где мы уже однажды побывали вместе с принцем и его тенью. Леона и теперь, будучи аббатисой Гейлигштейнского монастыря, владела этим великолепным дворцом.

А письменный стол старого Иоганна, это чудесное наследие прошлых веков, стоял во дворцовой зале рядом со спальней графини Ионинской, убранной с восточным великолепием и роскошью. Это был тот самый салон, где мы уже однажды видели прекрасную Леону, когда она, утомленная танцами и музыкой, полулежала на диване с бокалом шампанского в руках.

Незадолго перед той ночью, когда она упомянула Шлеве об открытии документа, Леона ожидала у себя во дворце приора монастыря. Он должен был доставить ей кое-какие сведения; она желала завлечь его в свои сети, так как он был человеком благородного происхождения, пользовался известным влиянием в определенных аристократических кругах и был в родстве со многими влиятельными духовными лицами в Риме.

Она была почти уверена, что этот приор, господин фон Шрекенштейн, надев рясу, не совсем отказался от своего прошлого и по-прежнему принадлежал к числу тех, кто преклоняется перед красотой.

Ожидая поздно вечером посещения приора, Леона готовилась принять благочестивого брата как можно лучше. И хотя она надела темную монашескую рясу, под нею скрывался обольстительный, хотя и недорогой туалет. Белое шелковое платье облегало ее роскошный стан, соблазнительно обрисовывало высокую грудь, дивные мраморные плечи были обнажены, придавая Леоне неотразимую прелесть. По ее приказанию был сервирован роскошный, изысканный стол. Здесь же, в ярко освещенной зале, украшенной цветами, стоял и письменный стол старого Иоганна.

Леона осмотрела все приготовления и только тогда вышла навстречу монаху, уже догадавшемуся о расположении к нему прекрасной аббатисы. Барон фон Шрекенштейн взялся за поручение к Леоне, как за средство достичь своей цели; он очень скоро сообщил ей все нужные сведения и встал, чтобы откланяться.

Аббатиса пригласила его разделить с нею ее скромную трапезу, и благочестивый брат, конечно, не мог не согласиться на ее предложение, заранее предвкушая удовольствие от ужина наедине с прекрасной аббатисой.

— Я не могла тебе доставить никакой радости в монастырских стенах,— заговорила она, сопровождая свои слова столь же покорным, сколь и кокетливым взглядом,— но здесь я могу доказать, как велико мое желание идти с тобой рука об руку.

— Ты ко мне слишком благосклонна, благочестивая сестра! Признаюсь, мне очень нравится этот светский дом, который ты добровольно сменила на монастырскую келью.

— Пойдем со мной, оставь тут свою рясу, она будет мешать тебе.