|
Он так убедительно просил меня явиться на этот праздник, что я, наконец, уступил его просьбам, хотя мне было тяжко отправляться в общество, когда Жозефина лежала больной. Я опасался, чтобы смерть не похитила у меня моей возлюбленной, не предполагая, что она уже давно похищена у меня тем, кто пригласил меня на праздник, может быть, даже для того, чтобы похвастать своим торжеством и своей жалкой сделкой. Ничего не подозревая, явился я в общество моих беззаботных товарищей, за это время сделавших такие громадные успехи на поприще так называемой легкой любви, что я чувствовал себя среди них стесненным. Когда неумеренное употребление шампанского разгорячило головы присутствующих и я, пользуясь этим обстоятельством, хотел незаметно уйти, графу фон Ингельштейну вдруг вздумалось похвастать победой.
— Фон дер Бург! — воскликнул он.— Что думаете вы о маленькой Жозефине? Ведь это интересная история, не правда ли? Сидящие офицеры украдкой улыбались и перемигивались между собой. — О маленькой Жозефине? — спросил я еще спокойно.— Кого вы имеете в виду, граф Ингельштейн? — Вашу невесту, фон дер Бург. Разве вы не собираетесь на ней жениться? Нам бы следовало праздновать свадьбу и крестины на половинных издержках. Уже более полувека прошло с тех пор, но руки мои и теперь дрожат при воспоминании об этих словах. Я побледнел, сердце мое замерло. Я быстро вскочил, не зная, на что решиться, что делать. — Что это значит? — спросил я, глядя на весело смеявшегося развратника. — Разве вы не знаете, что прелестная Жозефина больна? — спросил он с издевкой. — Знаю, что же дальше? — Разве вы не хотите жениться на ней, господин фон дер Бург? — Хочу, но довольно вопросов, я вас попрошу ответить на мой. — Вы говорите в странном тоне. — Он будет еще более странным, если вы не объясните мне ваших последних слов. — Это нетрудно сделать. Вы собственными глазами можете увидеть мальчика хорошенькой Жозефины, незаконнорожденного Ингельштейна. — Вы с ума сошли! — вскричал я вне себя. — Ого? — Вас это поразило?! Неужели вы так и не заметили этой штуки? — Ни слова более, граф фон Ингельштейн, иначе я пущу вам пулю в лоб. Офицеры вскочили со своих мест, чтобы броситься между мной и моим смертельным врагом, отнявшим у меня сокровище, которое было мне дороже жизни. — Пойдемте со мной,— сказал граф рассерженно.— Прощаю вам ваш гнев. Вы собственными глазами убедитесь в истинности моих слов. Граф повел меня ночью через город к маленькому домику. Он погружен был в совершенную темноту; только на задней стене ставень одного из окошек был чуть приотворен. Граф подвел меня туда и отодвинул ставень. В глубине комнаты возле колыбели со спящим ребенком сидела Жозефина. Кровь застыла у меня в жилах; мне показалось, что вся земля погружается в вечный мрак, я едва не упал в обморок. Я любил погибшую женщину! На следующий день на лесной опушке за милю от города происходила дуэль между мною и графом фон Ингельштейном. Он промахнулся, а моя пуля раздробила ему череп. Я сам отдался в руки правосудия, и меня приговорили к нескольким годам заключения в крепости. Когда я вышел оттуда, мне сказали, что Жозефина умерла. Итак, я не видел ее более. Должно быть, терзаемая угрызениями совести, она впала в чахотку. Обо мне была ее последняя мысль, ее последнее воспоминание; она умерла с моим именем на губах, сожалея, что не может получить прощения за свою измену. Ее кончина была так печальна, так мучительна, что я не мог не простить ее и с тяжелым сердцем поспешил на ее могилу. Тут, молясь за нее и за себя, я поклялся удалиться в уединение, чтобы строгими лишениями искупить прошлую жизнь и найти покой, к которому так стремилась моя измученная душа. |
