— Это писал старый добрый Иоганн,— сказал Эбергард, просматривая листы.— Он передал на бумаге все то, чего не мог высказать перед смертью, Теперь все становится ясным. Барон Шлеве говорит, что документ этот нашли в монастыре Гейлигштейн?

— Да, так говорит барон, называющий тебя моим врагом и изменником.

— Теперь я больше не сомневаюсь! Документ этот находился в старом письменном столе, который я отдал Леоне. Женщине, обманувшей меня во всем, что только есть святого.

— Помнится, Леоной звали графиню, которая была твоей женой.

— Была!… К сожалению, ваше величество, она и сейчас считается моей женой. Это графиня Леона Понинская, в настоящее время игуменья монастыря Гейлигштейн; она нашла этот документ и передала его своему любовнику Шлеве, чтобы унизить меня.

— Игуменья монастыря? — повторил король, в высшей степени пораженный.— Благочестивая женщина, почти всегда разделяющая общество королевы…

— Эта святая особа не кто иная, как развратная графиня Леона Понинская, ваше величество, и я теперь ясно вижу, что она приняла на себя личину благочестия для того, чтобы окончательно погубить меня. Она, заодно со Шлеве, оклеветала меня перед моим королем, она ненавидит того, который из-за нее утратил все самое дорогое в жизни: свое дитя, имя, свободу и душевный покой.

— Это ужасно! Какой неслыханный подлый обман… Какая постыдная ловушка…— произнес король, нахмурив брови.— Я накажу ее, Эбергард, накажу так, как никого еще не наказывал.

— Позволено ли мне будет принести просьбу вашему величеству, первую просьбу человека, нашедшего свою мать и снова приобретшего милость своего властелина?

— Требуй чего желаешь! Ты теперь самый близкий мне человек! — произнес король, прижимая к своему сердцу сына принцессы Кристины.

— Мне кажется, будто все случившееся в недавнем прошлом, когда властелин мой точно так же заключил меня в свои объятия, было лишь сном и обманчивым видением.

— Я вполне заслужил твой упрек. Горе царям, не знающим своих советников! Ничего не подозревая и имея самые лучшие намерения, они позволяют негодяям опутывать себя постыдными сетями? Оттолкнуть тебя! Тебя, к которому при первой же встрече повлекло меня сердце; тебя, которого я, повинуясь внутреннему голосу, назвал своим другом! Зато теперь я не нахожу слов, чтобы выразить тебе все мои чувства, показать, как ты мне дорог!

Эбергард, глубоко тронутый таким сильным изъявлением любви, взял руку короля и поднес к своим губам.

— Нет, не таков должен быть братский поцелуй! — воскликнул король и прижал свои губы к губам князя Монте-Веро.

— Просьба, разрешенная мне вашим величеством, касается моих врагов,— сказал Эбергард после минутного молчания.

— Великодушие это неуместно, Эбергард, и если ты им прощаешь, то я все-таки должен их наказать!

— Я прошу моего повелителя исполнить мою просьбу. Изгнание вполне искупит их вину, и я буду рад видеть вас и ваш престол в безопасности от их козней.

— Я обещаю исполнить твою просьбу! Но в любом случае они должны узнать, кому обязаны легкостью наказания. Если в них еще сохранилась хоть капля порядочности, твое великодушие заставит их оглянуться на свои деяния.

— К несчастью, ваше величество, я не могу более надеяться на великодушие моих врагов — после того, как тщетно употребил полжизни на спасение этой женщины и возвращение к себе ее заблудшего сердца.

— И ты не пользуешься разводом?

— Я обратил всю свою любовь на людей и нашел утешение и усладу в том, что изо всех сил работал для них и защищал их.

— И плодами твоих трудов были одни шипы!

— Во всяком случае, это не могло ни изменить моего образа действий, ни охладить моего рвения.