Доктор осмотрел больного и довольно скоро нашел объяснение состоянию мальчика. Это действительно был солнечный удар, как и предположил Эбергард, и счастье, что таинственный преследователь вынудил мальчика искать спасение в особняке; в противном случае он мог потерять сознание на солнцепеке, и тогда его уже нельзя было бы спасти. Доктор вселил в князя надежду на полное выздоровление мальчика и прописал ему различные лекарства.

Таким образом было дано объяснение болезненному состоянию мальчика; что же касается необычайной прозорливости, позволившей назвать имя совершенно незнакомого человека, то ее, без сомнения, можно было объяснить только таинственной духовной силой Иоганна. Возможно, это было предчувствие опасности, возникшее в разгоряченном мозгу мальчика; предчувствие, которым иногда наделены впечатлительные нервные натуры.

Успокаивающие лекарства и прохладительные напитки сделали свое — мальчик уснул. Князь поцеловал его в еще горячий лоб и вышел, оставив на попечение Урсулы.

Происшествие это вызвало переполох в особняке и флигеле, так как все любили мальчика и кроме того знали, что их благородный и добрый господин пытается привязанностью к Иоганну утешить себя и дать выход своим отцовским чувствам. Так думали слуги; но им не дано было проникнуть в душу Эбергарда, измерить силу его чувств и понять, что никто и ничто не может заменить ему исчезнувшей дочери.

Тем не менее Эбергард все сильней привязывался к бедному найденышу, лишенному даже способности говорить, и случившееся показало ему, что он любит мальчика гораздо сильнее и глубже, нежели сам предполагал.

Во второй половине дня поднялся сильный ветер, предвещавший грозу после палящего зноя, совершенно противоестественного в это время года. С наступлением вечера появились темные тучи и скрыли последние лучи заходящего солнца. Сильный порыв ветра поднял пыль на дороге, сорвал и закружил в воздухе желтые листья. Грянул раскатистый удар грома, и на землю упали первые крупные капли дождя. Умолкли птицы, воцарилась мертвая тишина; сумерки вдруг озарились извилистой молнией, и стало еще темнее.

Эбергард стоял у окна своего кабинета. Он любил наблюдать явления природы, особенно стихийные. Благодатный ливень после изнуряющей жары как будто освежали и его душу. Гроза усилилась, и Эбергард забеспокоился, как бы удары грома не напугали Иоганна. Он вошел к нему в комнату и увидел, что мальчик спит глубоким безмятежным сном; освеженный грозой воздух, проникающий в раскрытые окна, делал его сон еще более крепким. Эбергард осторожно поцеловал мальчика в щеку и отправился в свою спальню.

Было около полуночи. На улицах и площадях кое-где еще сновал люд, но улица Риволи погрузилась в глубокую тишину. Огни в особняках парижской знати были погашены, а уличные фонари плохо спорили с ночным мраком, от черных туч ставшим еще гуще.

Особняки на улице Риволи, в том числе и князя Монте-Веро, располагались среди парков, отделявших их друг от друга и от улицы, куда выходили только красивые решетчатые или каменные ограды.

В парках было еще темнее, чем на улице; крупные дождевые капли с шумом падали с листвы деревьев на кусты и траву; сухие сучья, обломанные шквалистым ветром, засоряли дорожки.

Около полуночи Иоганн внезапно проснулся. Окно было открыто, в комнате царили свежесть и прохлада. Старая Урсула сладко дремала в глубоком мягком кресле, прислонив голову к его спинке. И за окном, и в комнате стоял непроглядный мрак. Все случившееся представлялось Иоганну сном, и он не сразу вспомнил лицо и имя так испугавшего его незнакомца, а вспомнив, содрогнулся и проснулся окончательно.

Часы в комнате пробили час пополуночи, и снова наступила полная тишина, нарушаемая лишь размеренным тиканьем маятника и слабым дыханием старой Урсулы. И вдруг мальчику почудился шорох шагов на мелкой щебенке, которой были посыпаны аллеи в парке. Иоганн сел на постели с сильно бьющимся сердцем и весь обратился в слух.