— Твой отец хочет узнать, не хотим ли мы провести с ним выходные, — сказала мать Изабел.

София рядом со мной скрутилась клубочком. Все, что мне было видно через ее колени, это огромные глаза, которыми она смотрела на кухню. Они блестели, как будто от слез, но она не плакала. Я задумался, сколько ей лет. Пятнадцать? Шестнадцать? Она казалась младше. У нее все еще была та таинственная черта, как у всех юных детей, которая пробуждала у людей желание заботиться о ей, а не встречаться.

— Здесь? — сказала Изабел на кухне. — Или в Сан-Диего?

— Дома, — сказал Том Калпепер. Он прислонился к дверному проему со скрещенными на груди руками, выглядя по-адвокатски. — Конечно.

Изабел ровно улыбнулась в свой стакан.

— Конечно.

София прошептала:

— Хотела бы я быть как Изабел.

Я снова обратил свое внимание на площадку.

— Что это значит в твоем понимании?

— Она всегда знает, что сказать, — поспешно произнесла София. — Когда мои родители спорили, я просто плакала и выглядела по-идиотски. Изабел никогда не расстраивается.

Я не знал об этом. Я думал, Изабел всегда была расстроенной.

— Нет ничего плохого в плаче, — сказал я, и приврал, — Я плачу все время.

София подняла бровь и улыбнулась мне через свои колени. Я увидел только ее уголок ее губ — застенчивый и недоверчивый. В любом случае, ей понравилось то, что я сказал. Я достал свой крошечный блокнот и записал лирику воздушных поцелуев, пока не забыл об этом.

— Твои родители в разводе? — спросил я.

Она кивнула.

— Твой отец тоже был придурком-адвокатом?

Она покачала головой. Ее блестящие глаза заблестели чуть больше.

— Не адвокатом, и не придурком, — она даже не могла произнести «придурок» ненавидящим тоном. Она сказала это очень осторожно, как будто говорила об анатомии, и не хотела, чтобы кто-то услышал ее.

Я услышал, как на кухне Изабел по прежнему очень холодно сказала:

— Двухчасовая дорога не предоставляет тебе конкретного права на мое время. У меня были планы. Если вы с моей матерью хотите насладиться выходными, полными взрослых занятий и принадлежностями для плавания, то я не против. Вы взрослые люди.

— Совершеннолетие не дает тебе права на грубость, Изабел, — сказал Том. Я закрыл глаза и подумал о различных способах, какими я мог бы причинить ему боль, от самого простого к самому жестокому: своим кулаком, своими словами, своей улыбкой. — Со своей матерью ты также разговариваешь?

— Да, — сказала Изабел.

Я открыл глаза и спросил Софию:

— Как давно твои родители в разводе?

София пожала плечами и потерла пальцем о домик. В тусклом свете я различил, что она касается слов «тут была София», написанных шрифтом с завитушками. Она грустила тем способом, что не требовал от меня никаких действий, и это заставило меня захотеть сделать что-то. Я порылся в кармане своих брюк-карго, пока не нашел маркер, а потом наклонился через нее и написал «тут был Коул». Я подписал это. Я хорош в своих подписях.

Ее зубы образовали крошечный полумесяц в темноте.

Я услышал, как голос Терезы стал громче, и мы с Софией оба начали снова слушать. Я пропустил конец ее предложения, но безошибочно уловил ответ Тома через открытые окно и дверь.