Я заколебалась. В этом была моя ошибка. Мой отец был рожден и обучен, чтобы замечать слабость. В секунду он уже смотрел на меня.

отец: Изабел.

изабел: Отец.

отец: Не говори со мной в таком тоне.

изабел: Это мой голос.

отец: Ты прекрасно знаешь, о чем я.

Я размышляла, смогу ли вернуться в свою комнату и спуститься вниз через окно. Физически я справилась бы. Практически я бы испачкала юбку. Нужно было выглядеть идеальной для Коула позже. Я понадеялась, что это не затянется надолго.

Внизу отец сверлил меня взглядом. Его взгляд был беспокойным, как бывало, когда он работал над крупными делами.

отец: Нам нужно с тобой поговорить.

изабел: Я ухожу.

отец: Это не предложение.

изабел: Можешь поискать определение слова «предложение», когда я уйду.

отец: Изабел, пожалуйста, просто… пожалуйста, спустись вниз. Это важно.

У него был странный голос. Я спустилась.

Меня охватила неприятная дрожь, как тогда, когда я узнала о Джеке.

Я проследовала за ним на кухню. За окном был день, так что все лампы были выключены, но солнце было достаточно высоко над головой, чтобы светить в окно. От этого комната казалась холодной и враждебной. Моя мать уже расположилась внутри, опираясь скрещенными руками на столешницу. Она надела на себя презрение. Не самый хороший ее наряд, но лучше, чем слезы.

Мое хорошее настроение казалось вымирающим видом.

Я попыталась представить, что предположительно могло вызвать эти выражения на лицах моих родителей.

Я подумала, что знаю. Я просто не хотела…

— Мы решили развестись, — сказала моя мать.

Вот оно.

После всех предположений, аксиом и угроз, наконец, это случилось.

— Конечно же, — сказала я.

— Изабел, — отчитала меня мать.

Мой отец резко повернулся. Он не слышал, что я только что сказала, потому что был занят, перерезая горло моему хорошему настроению на островке в центре кухни. К счастью, гранит был специально подобран, чтобы легко очищать его от крови, апельсинового сока и разочарования.

Я попыталась понять, как это повлияет на некоторые вещи. Я правда не знала, сделает ли это все еще хуже. Или лучше. Или по-другому. В основном, я думала о том, что теперь, когда я уеду в колледж, подразумевалось, что мне придется приезжать в два отдельных дома, если захочу увидеть обоих родителей. И о том, что если Джек каким-то магический образом вернется, то не узнает свою семью, потому что она развалилась. И я думала о том, насколько, согласно статистике, была бесполезна любовь и как ожидаемо все это было согласно относительному положению вещей.

— Ты плачешь? — спросила моя мать.

— Нет, — ответила я. — С чего бы мне плакать?

— Лорен сказала, что София много плакала, когда узнала о них с Пауло.

Мы с отцом оба посмотрели на мою мать.

— Когда? — спросила я, осознав, что вопрос был бессмысленным, как только сказала это. Развод не был похож на свадьбу или день рождения. Вы не назначаете дату и не покупаете цветы. Я подумала о фотографиях, которыми украсила всю стену в нашем доме в Миннесоте. Разнообразие фотографий со свадьбы и медового месяца. Мои доноры генетического материала были довольно привлекательными, они казались превосходной парой на каждом фото. Я могла бы сказать, что даже на этих ранних снимках можно рассмотреть семена раздора, но это было бы ложью. Они были прекрасны, непритворные фотографии двух красивых молодых людей, которые влюблены друг в друга. Они были влюблены до того, как поженились, влюблены на свадьбе и влюблены, когда у них появился ребенок Джек и ребенок Изабел.

Но не теперь.

Мой отец сказал:

— Хочешь поговорить об этом?

— Мы уже говорим об этом.