А я на себе ощущаю эти последствия.
— О чем ты?
— Не обращай внимания. — Джеймс оборвал свою пылкую речь и поднялся. — Только не удивляйся, если что-нибудь случится. Я предупреждал.
В корзинке была кое-какая еда, чтобы перекусить на свежем воздухе, а сама корзинка была в руке у Ранда, который возвратился к парадному входу как раз вовремя — он застал Силван, торжественным шагом направляющуюся в гостиную. Там слышались оживленные голоса — тетя Адела приветствовала сыночка, и к материнским восторгам присоединялись восклицания леди Эмми, тоже обрадовавшейся племяннику. Однако Ранд подхватил Силван и заставил ее развернуться.
— Тебе туда не надо.
— Но ведь Джеймс…
— Успеет тебя повидать. Мне надо кое о чем с тобой потолковать. О деле, которое тебя касается.
Она перестала упираться и с подозрением поглядела на мужа.
— Да я не про это. — Он не упустил случая поддразнить ее и, подталкивая к двери, сказал:
— Разве что у тебя одно только на уме.
Силван смерила его презрительным взглядом, потом взяла из рук бесстрастного дворецкого шаль, перчатки и шляпку.
— Благодарю вас, Питерсон.
Укутывая ее плечи шалью, Ранд вспомнил про Джеймса и про то, как его кузен обошелся с дворецким, и хихикнул. Петерсон, похоже, тоже про это помнил, потому что кивнул Ранду, а потом почтительно распахнул дверь перед Силван.
И вот они, наконец, выбрались на террасу. Силван зажмурилась — уж слишком ярким ей показался солнечный свет.
Ранд поразился — что-то похожее уже однажды происходило. Только тогда он боязливо жался в четырех стенах, не желая высунуть нос наружу, а она вытаскивала его на солнышко, где, собственно, и началось его исцеление. Он глянул на Силван, чтобы понять, вспомнила ли она об этом. Но шляпка с мягким верхом и размашистыми полями слишком надежно укрывала ее лицо.
Когда они дошли до того места, откуда не могли их услышать даже самые чуткие уши прислуги, Ранд сказал:
— Я с тобой посоветоваться хочу.
— Тебя мое мнение интересует? Почему?
Он обнял ее за плечи, будто поддерживая, помогая спускаться — они были как раз на середине широкой лестницы.
— Да потому, что я уважаю твое мнение.
— Неужели?
Голос ее звучал так, словно мысли ее были где-то далеко и она вовсе не хотела вникать в его слова. Но Ранд не намерен был отступать. Они шагали теперь по той самой разбитой тропе, которую так хорошо изучили в апреле.
— По-моему, в Клэрмонт-курте на этот счет существует единодушие. Разве ты этого не замечала? Деревенские женщины тоже тебя уважают.
— Я… — Она стала высвобождаться, и Ранду, чтобы не показаться назойливым, пришлось выпустить ее руку. Силван горько вздохнула:
— Фабричные женщины меня звали, но я…
— Наверное, они время не то выбрали. Ты просто не в духе была. Или еще что-то тебе помещало с ними пообщаться. — Он придумывал за нее оправдания, а потом попробовал расшевелить ее и заинтересовать. — Понятно, они видят в тебе союзника, а сейчас им как никогда нужна помощь.
Она покраснела, а потом выпалила:
— С чего бы это им видеть во мне какого-то союзника?
— Да потому, что им хочется, чтобы фабрика заработала вновь.
— Фабрика. — Силван замедлила шаг, а потом и вовсе остановилась. — А ты это сделаешь?
— Если я потрачусь на фабрику, то у людей будет и работа, а следовательно, и хороший заработок. Они будут строить фабрику, значит, зиму переживут. — Он опять взял ее за руку выше локтя и легонько сжал. |