— Быть того не может. Я держался на ногах даже сумел отчитаться перед Веллингтоном. А потом я рухнул и, говорят, двое суток не приходил в сознание, когда очнулся… — Он показал на свои ноги.

— Откуда ты знаешь, что тебя изувечило, — вмешался Гарт. — Ты же весь был изранен, с головы до пят, и одна рана на другой, мудрено ли, что у тебя ноги отнялись?

— Может быть, случилось так, что позвоночный столб — цел. Но вблизи его скопилась кровь. Со временем сгусток должен рассосаться. И тогда ты сможешь опять научиться ходить! — возбужденно вмешался Джеймс.

— Все возможно, — примирительно сказала Силван. — Но Ранду следует приспосабливаться к тому, что есть, а не надеяться на чудо, которое, быть может, так и не произойдет.

Джеймс не сводил глаз с Ранда, и эти искательные, просящие, требующие глаза еще сильнее вжимали его в инвалидное кресло.

— А кто поможет мне приспособиться? — Ранд, издевательски усмехаясь, повернулся к Силван. — Вы, что ли?

— Да, именно она, — ответил за сиделку Гарт. — Знаешь, Ранд…

— А ты знаешь? Ты-то знаешь, кто она есть?

Ранд выпалил это так откровенно нагло, что Силван поняла, какие оскорбления готовы сорваться у него с языка. Ладно, пусть выговорится, раз уж ему так не терпится. Другой бы хоть дождался, пока она в свою спальню уйдет.

— Уход за больными, вообще работа медсестры или сиделки для леди занятие унизительное, вы не находите?

Судя по тому, что благородные дамы поспешили спрятать глаза, их молчание следовало понимать как знак согласия.

— Ранд, это невежливо, — попытался прервать его Гарт.

— Но вот у этой женщины, — Ранд и не подумал прислушаться к словам брата, он продолжал свой рассказ увлеченно и не без удовольствия, — уход за больными и ранеными естественным образом совмещался с древнейшей в мире профессией.

— Ранд, — ужаснулась леди Эмми, — неужто ты хочешь сказать…

— Силван была любовницей Хибберта, графа Мейфилда.

Надо отдать должное его деликатности, подумала Силван. Он мог бы заявить, что она шлялась по улицам Брюсселя, или, положим, похвастаться, что пользовался ее интимными услугами, причем по сходной цене. Однако конечный результат и тогда вряд ли сильно отличался бы от уже достигнутого.

Леди Эмми испуганно прижимала ладонь к сердцу, а леди Адела, брезгливо подбирая юбку, старалась отодвинуться как можно дальше, словно само присутствие Силван оскверняло воздух. Джеймс, правда, лишь на мгновение, поглядел на нее, как ей показалось, как-то по-кошачьи, чуть ли не облизываясь в предвкушении неких неожиданно открывшихся перспектив. Однако тут же взял себя в руки и улыбнулся Силван с прежней любезностью. Гарт был смущен и растерян.

Зато Ранд чувствовал себя на вершине славы. По его победному взгляду, небрежно брошенному в ее сторону, Силван поняла: он считает себя победителем.

— Зачем ты это тут рассказываешь? — Гарт вышел вперед, угрожающе сжав кулаки, словно собирался ударить брата. — Она что, сделала что-то такое, что пришлось тебе не по нраву? Или она заставила тебя понять, что ты — осел? Поэтому-то ты на нее так набросился?

Самодовольная улыбка слетела с губ Ранда, он был явно озадачен такой реакцией, и Силван поняла, что поведение брата явилось для него полной неожиданностью. Он-то рассчитывал, что Гарт, подобно остальной родне, будет неприятно удивлен. Откуда было ему знать, что Гарт как раз и предложил ей убежище, где она отдохнула бы от подобных обвинений — так в старину преступник укрывался в храме: у алтаря он был неприкосновенен.

Воинственно уставившись на брата, Ранд спросил:

— А что, по-твоему, это нормально? Или ты считаешь, что нашей матери незачем знать, с женщиной какого сорта ей придется иметь дело?

— Чего-чего, но уж лицемерить ты так и не научился, — спокойно заметил Гарт, берясь руками за поручни кресла-коляски и наклонившись так, что его голова оказалась вровень с головой брата.