— Самые проверенные работают на ФСБ. Смотри, рискуешь.

— Да я ничего такого и не сказал. Все намеками, намеками…

— Опытные шлюхи и намеки понимают. Я предупредил.

Гриф допил кофе. На дне большой кружки остался темный густой осадок.

— "Бальзам" не весь растворился, — огорченно заметил Гриф.

Он походил по мягкому ковру кабинета, разминая суставы ног, потом набрал номер на сотовом, с гербом России, защищенном от прослушивания.

— Слушаю тебя, Гриф.

— Как себя чувствует братец нашего «героя»?

— Нормально. Практически здоров.

— Ну, что ж, вкати ему дозу лекарства, чтоб он забыл все, что с ним до этого дня было. И отвези домой. И позвони Князю, скажи, за большие бабки профессор Моров выкупил вашего братца у злых чеченов.

— Так и сказать? Наши люди в Чечне не обидятся?

— Согласовано. Обидой больше, обидой меньше. И напомни — с тебя, дескать, Князь, причитается.

— Так он отработал, и вроде с нас еще причитается.

— Ах, какой жалостливый стал… Так и задумано было. С людьми вроде Князева следует быть осторожным. Привязать надо накрепко. Чтоб не за страх, а за совесть работал. Теперь ему можно и посерьезнее поручение дать: будет благодарен. А обещалками без конца кормить таких нетерпеливых, как он, нельзя.

— Понял, понял. Что еще?

— Как девка его, журналистка эта? Я думал, она померла после обработки полями.

— Нет.

— И на пожаре не она погибла?

— Нет, она как сидела в третьем «боксе», так и сидит. От тебя больше распоряжений не было. Я и прекратил вводить ей препараты и обрабатывать полями.

— А разве в ее "истории болезни" я не написал, чтобы ей, как безнадежной, после «лечения» сделали лоботомию?

— Нет, в "истории болезни" такой записи нет.

— Забыл, старый осел. Старею. Так впиши своей рукой, ты главный врач корпуса. И назначь операцию… Сегодня пятница… На понедельник. Не стоит откладывать. Она слишком много знает.

— Сделаем. У нас в понедельник операционный день.

— А пацаненка, фотокорреспондента, что с ней был, усыпили уже?

— Да.

— В тот день, когда они тут последний раз были?

— Нет, на следующий.

— Это плохо.

— Почему?

— Мог успеть передать снимки кому не надо.

— Так у него и фотоаппарата не было с собой, и не снимал он, за ним особо следили.

— Наверняка снимал. Скрытой камерой. Наверняка. Передал, сучок. Кому бы — узнать. Ты попробуй. А как умер?

— Просто. В толпе задели руку. Вспрыснули каплю средства. Он сел за руль. В пути стал подремывать. И заснул. Врезался в «КамАЗ».

— А с девкой ты проштрафился…

— Так не было записи в "истории болезни".

— Смотри, я проверю. В понедельник чтоб все было кончено.

— А потом куда ее? Отдать тело Князю?

— Ты что, с дуба рухнул? Ты соображаешь, что говоришь? Мы Князева еще не раз используем, прежде чем тоже лоботомируем. Его надо в хорошем психологическом состоянии держать. У нас что, накрылся вариант с крематорием?

— Да, там еще идет следствие. Меня трижды допрашивали. Но на меня как сядешь, так и слезешь.

— Ищи варианты.

— Может, самоубийство? Прыгнула в реку, и все дела.

— Нет, могут разрезать, поглядеть, от чего умерла, от воды, или со страху, пока падала.